В горах ближе к небу
Шрифт:
«Эти два чучела здорово похожи на нас, — подумали они о двойниках. — Только глаза другие — бессмысленные».
— Больше я Вальганиуса не видел, — закончил Хетт. — Когда и как они покинули усадьбу, не представляю. Наверное, воспользовались потайным ходом.
Касс испытывал внутреннюю дрожь. Никогда в жизни он еще не был так напуган. Он не сомневался, что все, рассказанное Хеттом, — страшная правда.
— Сколько у нас времени? — выдавил начальник колонии.
Секретарь молчал. Он по-своему переживал случившееся и не сразу понял, о чем его
— Да очнись ты! — рассвирепел Касс. — Когда они улетают? Сколько у нас осталось времени?
— Мало…
— Проклятие! Они должны взять нас с собой! Хетт грустно улыбнулся.
— Им плевать на нас, дружище…
— Конечно. Но они у нас в руках, потому что мы все знаем. Мы их заставим!
— Я никуда не полечу…
— Почему? Надо быть глупцом, чтобы не воспользоваться случаем спастись!
— Я никуда не полечу, — упрямо твердил Хетт…
Самойленко оказался прав. Как только шар перекочевал обратно к нему, Ангелина Львовна начала обретать спокойствие. Видения посещали ее все реже, становились бледнее и отрывочней. Она почти перестала обращать на них внимание.
— Вот видишь? — торжествовал Олег Иванович. — Я тебе говорил! Надо больше доверять своему коллеге.
— Что это заявление, по-твоему? — недоумевала Закревская. — Как наука относится к подобным вещам?
— Плохо. Наука очень плохо относится ко всему, что не может объяснить. Наткнувшись на непонятный факт, ученые просто молчат, будто воды в рот набрали. Делают вид, что ничего такого не существует. Это же гораздо проще! Начни копаться, искать, проводить эксперименты — и все привычные теории рассыплются. Что тогда делать?
— Создавать новые.
Самойленко хохотал. Ему приходилось снимать очки и вытирать выступившие на глазах слезы.
— Насмешила, ей-богу! Да кто ж им позволит? Ортодоксальная наука держится на фиксированных идеях, милочка. Она не станет рубить сук, на котором так уютно устроилась. Вот тебе пример: в Неваде нашли угольный пласт с четким отпечатком подошвы. Возраст отпечатка — около пятнадцати миллионов лет. А человек, исходя из научных данных, появился тринадцать миллионов лет спустя. И как прикажешь с этим быть?
— Изучать, исследовать…
— А как же эволюционная теория Дарвина? Как же история человечества? Ведь это фундамент, на котором базируется буквально все!
— Налей мне еще кофе…
Когда интеллект Ангелины Львовны заходил в тупик, она прибегала к старому, не раз испытанному способу — выпить чашечку крепкого кофе и съесть парочку конфет.
Восстановив при помощи шоколада душевное равновесие, она вернулась к разговору.
— Хорошо. Допустим, виновник моих галлюцинаций — твой шар…
— Это не глюки, — перебил ее Самойленко. — Это информация, которая передавалась от кристалла в твое сознание.
— Но такие ясные, реальные картины… как будто смотришь цветной кинофильм…
— Информация — не набор слов и не
— Ладно, пусть так. Выходит, у кристалла, неодушевленной, неживой материи, тоже есть сознание? Как это возможно?
Самойленко уже задавал себе тот же вопрос.
— Не знаю, — ответил он. — Кристаллы — загадочны и мало изучены. Почему бы им не оказаться одной из форм жизни? Они служат проводниками информации, но только для тех, кто способен ее воспринимать. Механизм передачи пока непонятен.
— Получается, они выбирают себе «собеседников»? По какому принципу?
Самойленко притворно вздохнул и закатил глаза.
— Нашла кого спрашивать! Знал бы ответ, был бы Нобелевским лауреатом. К сожалению, я не оправдал твоих надежд, дорогая Ангелина. Посему вынужден сдаться.
Он, дурачась, поднял руки вверх.
— Не паясничай.
— Узнаю интонации моей первой школьной учительницы. Хлебнула она со мной. Наверное, плясала от радости, когда я окончил начальную школу.
— Чем же ты ее так допек? — улыбнулась Закревская.
— Вопросами, вестимо. Неуместным любопытством.
— Я ее понимаю.
— Ах, так? — притворно рассердился Олег Иванович. — Вот она, женская благодарность! Я, можно сказать, спас твой рассудок, вернул к жизни. И что взамен? Неприкрытый сарказм, пренебрежение и насмешки. Что ж! Такова плата за мою доброту.
Он принял позу несправедливо обиженного и отвернулся.
— Тебе в театре играть надо. А ты в медицину подался, — засмеялась Ангелина Львовна. — Сделай одолжение, скажи мне еще раз, что ты думаешь по поводу шара.
— Ну… ладно. Хотя ты и оскорбила мои лучшие чувства, я пойду тебе навстречу. Так и быть. Э-э-эх! — с чувством вздохнул Самойленко. — Моя беда в том, что я отходчивый. И падкий на женщин. Они из меня веревки вьют. Ты первая!
— Давай, говори.
— Шар, по-видимому, содержит информацию особого рода: связанную с Солнцем и золотом. Почему? Не имею понятия. Пока он стоял у меня в кабинете, видения одолевали меня. То есть я невольно перенимал их у кристалла. Потом шар взяла ты. Тогда видения обрушились на тебя. Видимо, играет роль расстояние. Чем кристалл ближе, тем больше вероятность подсоединиться к нему. Чем он дальше…
— Понятно, — перебила его Закревская. — Допустим, ты рассуждаешь правильно. А на пациентов шар может влиять?
Олег Иванович задумался, нервно ерзая и потирая подбородок.
— Я не замечал… — выдавил он. Вопрос привел его в замешательство. — Во всяком случае, мои не жаловались. А твои?
Ангелина Львовна думала о Ревине. Что, если его странности начались после «общения» с шаром? Впрочем, Машенька, кажется, позвонила гораздо раньше, чем у Самойленко появился злополучный кристалл. Зато можно смело утверждать, что неадекватное поведение Даниила Петровича заметно усилилось за время посещения сеансов.