В горах Таврии

Вергасов Илья Захарович

Наш истребительный батальон получил приказ задержать передовые отряды противника, захватившие Бахчисарай и стремящиеся кратчайшим путем выйти к морю, чтобы помешать отходу наших войск на Севастополь.

Фашистские самолеты бомбят станцию Сюрень. В фейерверке разноцветных ракет и пламени разрывов чернеют отроги скал Орлиного залета. С северо-запада доносится глухой гул — вражеская артиллерия бьет по северным подступам к Севастополю.

За крутым поворотом Семенов притормозил. Бурная река с шумом падала в пропасть. С трудом разглядели мы в темноте людей. Саперы работали

молча, зло, — у всех нас плохо укладывалось в сознании, что гитлеровцы в Крыму.

К нам подошел старший группы Александр Обремский, техник-строитель из Ялты. Он доложил:

— Мост к взрыву готов.

— Где противник?

— Вошел в Коккозскую долину.

Низко над нами пролетел самолет, хлестнул по мосту пулеметной очередью.

— Стараются помешать, — сказал Обремский и поспешно повел меня под мост.

Осмотрев саперные работы, мы выставили дополнительные боковые дозоры.

— Взорвешь мост? — спросил я Обремского.

Он ответил раздельно, твердо:

— Пока я жив, ни один фашист через мост не пройдет.

— Но со взрывом не торопись. В долине есть еще наши.

Семенов развернул машину, и мы поехали обратно, в штаб батальона, располагавшийся высоко в горах, в помещении ветросиловой станции. Я думал об Обремском. Коммунист, отец большого семейства, он отказался от эвакуации. Такой человек не подведет, за мост можно не беспокоиться.

В бараки ветросиловой станции штаб перешел недавно.

Наш Алупкинский истребительный батальон располагался в подсобных помещениях Воронцовского дворца. В батальоне собрались люди самых разных возрастов и профессий, в основном — партийный и советский актив. Обязанностей у нас было много: охрана территории от десантов противника, контроль за дорогами и тропами, патрульная служба на побережье Ялта — Симеиз и, конечно, военная учеба.

Обычно ранним утром комиссар батальона — бывший директор Пушкинского музея в Гурзуфе — Александр Васильевич Поздняков читал сводку Совинформбюро. После политчаса люди строились и расходились по делам: в верхнем парке дворца учились приемам штыкового боя, кололи чучела, метали гранаты, забрасывали деревянными болванками макет немецкого танка. Под густолиственными платанами белели косынки санитарок из соседнего санатория, — будущие медсестры срочно заканчивали курс.

Помню, в конце сентября меня и Позднякова вызвали в Ялтинский райком партии.

Райком партии размещался в двухэтажном особняке на Виноградной улице. В приемной секретаря райкома партии людно… Сидят военные, гражданские с усталыми глазами, подтянутые, на вид щеголеватые моряки. Всех их привели сюда неотложные дела. Начальники полевых госпиталей, главные врачи здравниц, директора совхозов, капитаны морских транспортов шли в эти дни с большими и малыми делами в райком, чтобы среди других, ждущих срочного решения вопросов, в первую очередь решить свой, как им казалось, самый главный вопрос.

В большом светлом зале нас ждали члены бюро, представитель областного комитета партии.

Секретарь райкома Борис Иванович Герасимов открыл внеочередное заседание. Герасимов — кадровый путиловец — пользовался у ялтинских коммунистов большим

уважением. Все мы с тревогой ждали: что-то скажет нам Борис Иванович.

— Товарищи, фашистские войска подошли к Перекопу, — тихо начал Герасимов. — На севере Крыма идут тяжелые бои. Наши войска хорошо дерутся, но положение сложное. У врага много танков, авиации, за его плечами двухлетний опыт современной войны. Военная обстановка требует создания базы для партизанского движения и формирования боевых групп будущих отрядов. Истребительные батальоны, — Герасимов повернулся к нам, — становятся ядром организации партизанской борьбы на Крымском полуострове.

На совещании нам было предложено сформировать из состава истребительного батальона третью партизанскую группу Ялтинского отряда.

Мы с Поздняковым вышли на набережную. За парапетом пенилось и клокотало море. У мола двухтрубный корабль, гремя цепями, пришвартовался к гладкому, как каток, причалу.

Мы заметили следы боевой схватки корабля в море. Нам бросились в глаза разрушенные надпалубные сооружения, пробитые осколками шлюпки, срезанный, как ножом, угол капитанского мостика…

Сутулясь от холода, мы прижались к сухой стене мола и не спускали глаз с судна. Оно было уже заякорено, но палуба еще пустовала, а едва слышимая команда неслась издалека, будто с самого мутного неба. Вскоре по трапам застучали кованые сапоги. Солдаты в касках и с автоматами бегом сошли на берег. Они оцепили прилегающий к пароходу участок…

— Выстраивают пленных, — шепнул мне комиссар.

Первая колонна пленных прошла мимо нас, за ней вторая, третья… Немцы, румыны, снова немцы. Мы жадно всматривались в пленных, нам хотелось проникнуть в их думы, понять их чувства, понять, что за люди очертя голову бросились на нашу землю. Пленные были похожи друг на друга: бледнолицые, с опущенным взглядом и неуверенной после морской качки походкой. Что-то жалкое было в их облике, и было очень трудно представить, что именно они штурмовали Одессу и что вот такие же рвутся через Перекоп.

Обезоруженные солдаты все шли и шли. От их однообразного постылого вида становилось не по себе. Мы поспешили к машине.

Ехали с потушенными фарами, но Семенов, опытный горный шофер, вел машину быстро. Далеко в море мигали сигнальные огни сторожевых катеров, а над всем уснувшим побережьем гулял теплый ветер и стояла тревожная тишина.

Несмотря на поздний час, батальон не спал, люди забросали нас вопросами:

— Правда, что противник у Перекопа?

— Что делается в Одессе?

— Надо ли эвакуировать семьи?

В бывшей столовой санатория летчиков комиссар Поздняков собрал коммунистов. Он доложил обстановку и информировал товарищей о решении бюро райкома.

Двадцать восемь коммунистов тотчас заявили о желании вступить в партизанский отряд.

Последним к комиссару подошел Яков Пархоменко, директор алупкинского ресторана. Пархоменко когда-то служил в Красной Армии, с первых дней войны рвался на фронт, но тяжелая болезнь держала его в тылу. Он записался в истребительный батальон, ревностно выполнял свои обязанности, учил людей военному искусству.