В горах Тигровых
Шрифт:
Завизжали бабы, заплакали дети. Вскочили мужики, похватали детей на руки и дружно бросились в деревню. Бежали и матросы. Вслед дьявольский хохот, вопль.
Не побежал Ефим Жданов. Он пошел на привидение, в левой руке серп, а в правой крест, кричал:
— Изыди, нечистая сила! Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас, отведи напасть. Свят! Свят! Свят!
Привидение не отступило, пошло на Ефима. Он попятился, побежал. Запнулся, упал.
Андрей спустил с цепи Жучку. Та с лаем бросилась на пашню. Привидение
— Пра, ведьма! Ишь, дажить собака ее не берет, — заикался Митяй.
— А может, лесовик? А? — дрожащим голосом говорил Феодосий — Вот, ястри ее, детей напужала!
— Это Софка с жиру бесится, — уверенно сказал Андрей.
— Вот сволото, ить детей можно под родимчик подвести. Айда на пост, отучим дьяволицу баловаться.
— Стыдно, поди, и на пост-то идти. Бабы голой напужались! — усмехнулся Лаврентий.
— Это, пари, она, у нас тожить одна вдовица людей таким манером пужала, пока ей охотник ногу не прострелил. Айда, дадим взбучку, — шумел Аниска: обидно, первый струсил, первый и бежал.
— Оставьте, герои. Медведей не боимся, а тут… Я схожу один и поговорю с ней, — махнул рукой Андрей, покривился, как от зубной боли. Варя пристально посмотрела на него, но он отвернулся.
Стыдно было мужикам смотреть в глаза бабам. Мужикам, которые шли с дрекольем на тигров, колотили дубинами кабанов, добывали рогатиной медведей. А тут испугались вымазанной сажей Софки.
Когда Андрей подошел к посту, из бани вышла Софка. Чистая, свежая. Спокойно сказала:
— Проходи, гостем будешь… Ну, что скажешь?
— Зачем дуришь? Для ча людей пугаешь?
— Скушно, вот и дурю. Одна как перст. Что мать, что отец? Отрезана от них, как ломоть от хлеба, не приставишь. Судьба, видно, такая удалась. Ты вот бежал от меня, там, в Перми, все спутал… Назло тебе с Ларькой повелась. Он не тем оказался. Не будь того зла, могла бы без заполоха выбрать парня и жить, как все. Потом Прокоп, тожить без любви пошла к нему. Еще остался Дионисий, зовет к себе, а к этому совсем душа не лежит. Противен даже. Любишь ты Варьку. Это каждому видно.
— А то как же!
— А вот она тебя — нет. Не любит она тебя, Андрей. Жалеет, то да. А жалость — не любовь. Ты любишь, а она просто жалеет. Может быть, это и есть любовь, жалость-то. Прокоп меня любил, а я его жалела…
— Хватит рассусоливать, ты мне ответствуй, ты пошто сказала, что Варька изменила мне?
— А так и было. Спроси Ефима, он тебе то же скажет.
— Ефим не выдаст тайну исповеди.
— Тогда спроси Варю. Она не должна соврать. Уходи, еще подумают люди, что привечаю тебя. Уходи, видеть тебя не могу, измотал ты мою душу! Уходи! Не то — стрелю! Я ить на посту, а ружье заряжено.
Варя душой почуяла неладное. Сжалась. Андрей был бледен. Капельки пота бусинками
— Ну, что?
— Нет, то была не Софка. Она стоит на посту и землю нашу стережет. То была нечистая сила, — зачем-то соврал Андрей.
Люди настороженно посмотрели на тайгу.
Ночь. Дозванивают последние комары за стенами дома. Не спит Андрей. Жесткой стала постель. Ворочается с боку на бок. Душно. Ох, как душно! Не удержался, спросил. Варя тоже не спала.
— Признайся, как на духу, ты жила с Евдокимом? Не через блуд ли ты нас вызволила с каторги?
— За деньги, Андрей, за деньги вызволила! — простонала Варя.
— Брал меня сумнив, что не все у вас чисто с Евдокимом. Гнал ту задумку прочь. Отпустил нас, потом пошел в погоню, пошто?
— Его спроси.
— Был блуд аль нет?
— Жалела я тебя, Андрей, шибко жалела. Сроднилась с тобой в Сибири, в тайге. Страшно было видеть тебя в кандалах, смерти людские. Ради твоей жизни пошла на такое. Не могла оставить тебя умирать в гнилой воде. Не могла! Все дети твои, все твое!
— Скажи еще об одном и честно — любишь ты меня? Без утайки скажи!
— Нет. Просто жалею, как все бабы. Раньше вроде любила. Теперича и ответить не могу.
— Но ить мы живем душа в душу?
— Живем, потому как ты покладист, не обижаешь, чего же не жить. А потом ить ты знаешь, что я выросла в тепле да неге. А что ты мне дал? Вечно в работе, вечно в заботе о тебе, детях, себя забыла. Терпели холод, голод. Какая может быть любовь? А ты-то любишь?
Андрей только вздохнул в ответ. Да, он любит. Даже дыхание ее любит. Все любит…
— Разве шла я за этим? Я шла за мечтой, которую ты мне дал. Но где она? Нет ее и не будет! Мечты нет, так чего же нудиться? Я работаю, как все, делаю все, что ты прикажешь, что совесть подскажет, и ни разу, как ты помнишь, тебя не попрекнула. Вот и все.
Варя, Варя, страшные слова ты сказала! Правду сказала? А поймет ли твою правду Андрей? И нужна ли такая правда Андрею? Ты растоптала Андрею счастье, украла любовь. И скоро ты поймешь, что не всегда можно говорить правду, даже самому близкому человеку. Правда обернется против тебя же, Варя!
— Вот и, все! — тихо выдохнул Андрей, сжался в комок, да так и пролежал до утра без сна.
Нет, он не бросился с кулаками на Варю, не стал накручивать косу на руку. Застыл, занемел. Никак не мог постичь умом сказанное Варей, Софкой, что Варя его не любит, а просто жалеет, как всякая баба. За измену простил, кажется, простил, ради его жизни Варя пошла на такое. В голове путаница, в душе стон…
Утром Андрей, как. всегда, принес дров, растопил печь, начал помогать Варе по хозяйству. Будто и не было того страшного разговора. Хотя оба избегали смотреть в глаза друг другу. Только и всего…