В гостях у турок
Шрифт:
— А ты все-таки, почтенный, насчетъ гарема-то подумай. За цной я не постою.
Они шли пшкомъ, шли мимо садовой ршетки, за которой росли высокіе кипарисы. Коляска шагомъ хала сзади.
— Куда мы идемъ? спросила Глафира Семеновна.
— А вотъ посмотрть этого обелискъ, указалъ Нюренбергъ на четырехугольную колонну, обнесенную ршеткой. — Когда-то этого площадь имла много рдкаго памятники, но разнаго землетрясенія, разнаго войны все уничтожили. Да и не любятъ турки стариннаго памятники. Теперь только три древности остались. Вотъ
— Ну, ужъ къ зминой колонн вы меня не водите, брезгливо сказала Глафира Семеновна:- потому змй я ужасти какъ боюсь.
— Позвольте, мадамъ… Да вдь тамъ нтъ живыхъ змй. Этого колонна изъ бронзовыхъ змй, свившихся вмст и он даже безъ головъ.
— Нтъ, ужъ я прошу васъ даже и не говорить объ нихъ, потому что мн это противно.
— Странно, какъ можетъ быть противно бронзоваго зми! Да вотъ он… Вотъ обелискъ, а вонъ зминая колонна.
— Нтъ, нтъ, нтъ! и даже и смотрть не стану.
И Глафира Семеновна обернулась спиной къ остаткамъ зминой колонны, обнесенной ршеткой, и принялась разсматривать египетскій обелискъ, высченный изъ одного куска гранита.
— Тридцать метровъ вышины, повствовалъ Нюренбергъ. — Вотъ и гіероглифы на немъ, а гіероглифы эти говорятъ, что сдланъ онъ еще за 1600 лтъ до Рождества Христова въ Геліополисъ и привезенъ сюда черезъ Римъ.
Николай Ивановичъ звнулъ и сказалъ:
— Насъ, братъ, этимъ обелискомъ не удивишь. У насъ въ Петербург свой такой есть: на Васильевскомъ остров, на Румянцевской площади стоитъ. Ну, что есть еще интереснаго? спросилъ онъ Нюренберга.
— Колонна Константина Порфирогенетосъ.
— По нашему говорится: Порфиророднаго… Гд она?
— А вотъ чуточку подальше за Зминую колонну пройти. Пойдемте…
— Нтъ, нтъ. Мимо зминой колонны я не пойду ни за что на свт! заявила Глафира Семеновна и издала звукъ: бррр…
Подозвали коляску и похали въ ней. Когда прозжали мимо Зминой колонны, Глафріра Семеновна сидла, отвернувшись. Подъхали къ ободранной колонн, покоющейся на кирпичномъ пьедестал.
— Это-то колонна Константина? Ну, есть что смотрть! иронически воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Древность… Глубокаго древность тутъ цнится, сказалъ Нюренбергъ и началъ сообщать:- Двадцать пять метровъ высоты. Когда-то пьедесталъ этого колонна былъ обложенъ въ позолоченнаго бронза, но рыцари крестоносцы, когда взяли Константинополь, думали, что это настоящаго золота, ободрали и увезли съ собой.
— Вотъ дураки-то были! Отчего же они не потерли на камн и крпкой водкой не попробовали?
Нюренбергъ какъ-то подмигнулъ и, смясь, отвчалъ:
— Отъ того, что не евреи были. Были-бы евреи, такъ не обманулись-бы.
— Правильно. Люблю за отвтъ. Ну, что еще есть смотрть? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Да ужъ не знаю, что вамъ и показать… Стараго церковь святой Ирины…
— Опять мечеть? воскликнула Глафира Семеновна. — Нтъ, ужъ мы и такъ намечетились.
—
— Богъ съ нимъ. Мы люди не военные. Вдь это алебарды, пики, ружья разсматривать.
— Да во внутрь туда, мадамъ, и не впускаютъ. Желаете султанскаго гробницы посмотрть?
— Вези, вези Султанскія гробницы надо посмотрть, сказалъ Нюренбергу Николай Ивановичъ. — Это на кладбищ, что-ли? Турецкое кладбище любопытно посмотрть.
— Нтъ, не на кладбищ. Это особаго великолпнаго мавзолеумъ но тамъ сзади есть и стараго Кладбище. Это въ Стамбулъ, это на главнаго улиц, это не далеко.
Нюренбергъ сказалъ кучеру что-то по-турецки. Тотъ ударилъ возжами по шедшимъ шагомъ лошадямъ и он помчались.
— Николай Ивановичъ, я сть хочу, сказала мужу Глафира Семеновна.
— Да и меня позываетъ. Адмиральскій-то часъ ужъ давно прошелъ. А только осмотримъ прежде султанскія гробницы, да потомъ и въ ресторанчикъ.
— Отличнаго есть внскаго ресторанъ въ турецкаго базаръ. И на ту сторону Золотаго Рога перезжать не надо, откликнулся съ козелъ Нюренбергъ. — Самаго лучшаго европейскаго кухня и самаго лучшаго турецкаго вино.
— Дивлюсь, какъ это можетъ быть вино у такихъ людей, которымъ оно по закону запрещено! покачала головой Глафира Семеновна.
— О, мадамъ, что тутъ законъ! Если хотите знать, турки такъ-то пьютъ, что русскаго человку не уступятъ, но они пьютъ такъ, чтобы никто не видалъ.
— Стало быть и свинину и ветчину дятъ?
— Пхе… Да конечно-же… Самаго большущаго генералы дятъ, но такъ, чтобъ Шейхъ-уль-Исламъ не зналъ, отвчалъ съ козелъ Нюренбергъ. — И ветчину дятъ, и колбасу дятъ, и французскаго содержанки имютъ.
Минутъ черезъ десять экипажъ подъхалъ къ усыпальниц султановъ Абдулъ-Гамида I, Мустафы IV и ихъ женъ. Это было небольшое красивое зданіе съ куполомъ, съ большими окнами въ европейскомъ стил, но задланными толстыми ршетками. Въ зеркальныя стекла оконъ виднлось нсколько гробницъ. У оконъ останавливался проходящій народъ и смотрлъ на гробницы.
— Можно и изъ оконъ кое-что видть, но вы ужъ не пожалйте меджидіе и я васъ въ самаго мавзолей введу. За меджидіе — вы все увидите, сказалъ Нюренбергъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ стучаться въ ршетчатую калитку, ведущую на дворъ.
LXXV
— Нтъ, довольно по мечетямъ! Эти султанскія гробницы та-же мечеть, тотъ-же турокъ, читающій на колняхъ коранъ, т-же лампадки съ деревяннымъ масломъ. Что мы мусульмане какіе правоврные, что-ли, что зарядили по мечетямъ! говорилъ Николай Ивановичъ, выходя изъ кіоска съ могилами султановъ. — И зачмъ вы насъ, полупочтеннйшій, во внутрь повели, если вс эти и султанскія, и султанскихъ женъ могилы можно отлично видть, смотря съ улицы въ окна! Даромъ только серебряный меджидіе за входъ бросили, а вдь меджидіе на наши деньги больше двухъ рублей стоитъ, упрекнулъ онъ Нюренберга.