В Греции всё есть

Пелипейченко Олег Валериевич

— Там Прометей ожидает, можно ему зайти? — на одном дыхании выпаливает он, хватает с блюда яблоко и откусывает большой кусок.

— Давай его сюда. Эй, эй, а мне?

Брошенная юношей груша ещё летит, а Каллимед уже скрылся за дверным косяком. Выхватываю грушу из воздуха и укоризненно качаю головой.

— Ты не передумала, Фетида? — прямо с порога спрашивает Прометей, не здороваясь.

— Разумеется, нет. Хочешь абрикос?

— Почему вы все такие скряги? — патетически восклицает этот чудак, игнорируя мой вопрос и протянутый сочный плод. — Ведь если каждый

из богов отдаст людям всего лишь крохотный огонёк с малой долей своих чувств и эмоций, то собранного будет достаточно, чтобы эти полуживотные смогли, наконец, развиваться! Или вы боитесь, что люди станут слишком сильны и завладеют Ойкуменой? Боитесь утратить власть? Признайся, так ведь?

Сердито сжимаю губы и кладу абрикос обратно на блюдо. На этот раз он зашёл слишком далеко.

— Мне не жаль огня, и я ничего не боюсь. Но не дам ни уголька — по той же причине, по которой мы помещаем душу в огонь, перед тем как отправиться на землю. Тебе и самому хорошо известно, что земля слишком жестока к своим обитателям, и мне вовсе не хочется оказать людям роковую услугу. Не будучи зверем, там не выживешь. Что лучше — добрый труп или живой зверь?

— Ты просто боишься поверить в людей! — кричит Прометей. — Боишься, потому что не знаешь их так, как я!

— Возможно. — Мне не хочется спорить. — Но я не собираюсь рисковать. Я просто хочу остаться в живых. И если у меня будут дети, я обязательно помогу им выжить в этом безжалостном мире. И тогда огонь нам обязательно пригодится — весь, до последней искорки.

Прометей сопит, упрямо выпяченный подбородок подрагивает.

— Тогда я отдам им свой огонь, — негромко произносит он, глядя в одну точку. — Весь, до последней искорки.

От неожиданности огрызок груши выпадает у меня из руки.

— Ну ты и… А большей глупости не мог придумать? Ведь ты тогда сам навеки станешь зверем. Хуже того — зверобогом. Без чувств, без высоких эмоций, а главное — без возможности обрести утраченное. Тебя ничему не научил случай с Тифоном?

— Это будут уже не мои проблемы, — замечает Прометей. — Надеюсь, хоть тогда начнёте шевелиться. Придумали же, что сделать с Тифоном…

Он резко поворачивается и выходит. Я нерешительно протягиваю руку ему вслед, а затем без сил опускаюсь на пол и начинаю плакать.

Холодный огонь в треножнике шелестит золой и угрюмо скалится.

Победа и отмщение

Над раскалённым от дневного зноя побережьем разносился громкий звон. Ахилл лежал на песке, закинув ногу за ногу и подложив под голову охапку водорослей. Злой и потный Гектор, ухватив копьё за ободок, оставшийся от сломанного наконечника, изо всех сил лупил его по шлему. От древка во все стороны летели щепки, однако на золотом гребне не было видно ни царапинки. При каждом ударе мирмидонец кротко моргал, но особых неудобств, похоже, не испытывал. Выбрав момент, когда троянец решил передохнуть, Ахилл быстро стащил с себя шлем и положил рядом. Гектор поджал губы, перехватил древко поудобнее и начал, пошатываясь, колошматить противника прямо по голове.

— Да

правда, правда неуязвимый, — с лёгким раздражением подтвердил Ахилл в промежутках между ударами. — Вот же упёртый ты какой.

Врезав противнику для пробы ещё пару раз, Гектор с сожалением посмотрел на глубокую трещину в древке и вытащил меч.

— Латы сними.

— Чего?

— Латы, говорю, сними.

Ахилл пожал плечами и спокойно потянулся к кожаным завязкам.

Дождавшись, пока мирмидонец отложит в сторону доспехи, Гектор покрепче сжал рукоять и ткнул противника остриём между рёбрами — и чуть не вывихнул запястье. Ему показалось, что меч встретил на пути доску из морёного дуба; на загорелой коже не осталось ни царапины. Ахилл поднял отлетевшую от древка щепку, сдул с неё песчинки и начал ковыряться в зубах.

— Только время зря тратим, — заметил он в сторону.

Опробовав клинок на разных частях тела противника, троянский царевич отбросил погнутый меч в сторону, пару раз со злости пнул неуязвимого героя между ног (тот даже глазом не моргнул), из последних сил поднял с песка большой камень и обрушил его на голову мирмидонца.

Камень раскололся на несколько кусков. Обессиленный Гектор подполз к ноге Ахилла и вцепился ему зубами в большой палец ноги.

Ахилл выплюнул в сторону щепку, стряхнул с пальца Гектора, ткнувшегося лицом в песок, и неторопливо поднялся.

— Перестань сопротивляться, это бессмысленно. Меня нельзя убить. Ты проиграл.

Он склонился над лежащим ничком троянцем, стал на одно колено, поднял наконечник копья и пощупал лезвие.

Гектор повернул голову и прохрипел:

— Ну нельзя быть полностью неуязвимым — тогда бы ты стал равным богам! У тебя есть слабое место? Только не ври умирающему!

Ахилл несколько раз провёл наконечником по краю поножей, выправляя лезвие, затем перевёл глаза на Гектора и кивнул:

— Есть, как не быть. У мамы с пяткой промашка вышла, это единственное слабое…

— Пятка, пятка! — заверещал Гектор, окончательно срывая голос.

За огромным валуном тенькнула тетива, в ахиллову подошву, повёрнутую в сторону берега, глухо стукнулась стрела и со свёрнутым наконечником упала на песок.

— Нет, ну не настолько же слабое, — виновато пожал плечами Ахилл и обернулся.

Из-за валуна неверным шагом вышел Парис. Двигаясь словно во сне, он приблизился к ахейскому герою, наклонился и провёл пальцем по чистой, как у младенца, пятке.

Ахилл хихикнул и вскочил на ноги. Поражённые троянцы переглянулись.

— Пятка!!! — завопил Гектор, схватил мирмидонца за лодыжку и изо всех сил дёрнул. Не ожидавший этого Ахилл выронил наконечник и рухнул как подкошенный. Тяжёлый Гектор — откуда и силы взялись! — навалился на него, не давая пошевелиться, и обездвижил противника умелым борцовским захватом. Парис схватил с песка несколько перьев, сбитых со шлема Ахилла, зажал их в зубах, обеими руками заломил Ахиллу ногу и начал щекотать пятку, ожесточённо мотая головой.

— Пх… пхерестань, прош… уф… ыыыыы… — извивался Ахилл, но братья держали крепко.