В храме Солнца деревья золотые
Шрифт:
— Наверное, уйму денег стоило это удовольствие? — спросила она.
— Что деньги? Бумага… — Ревин презрительно скривился. — Обыкновенная бумага.
— Вы полагаете?
— А вы что, по-другому считаете? — Он вытащил из кармана портмоне, достал из него купюру, порвал ее на мелкие клочки и подбросил в воздух. — Вот они, ваши деньги! Прах ничтожный. Скажете, нет? Ну, убедите меня в обратном.
Закревская растерялась. И тут ее взгляд случайно упал на шар, о котором она напрочь забыла. В его прозрачной глубине мерцал тот самый
— Да… но чтобы заработать деньги, надо потратить усилия.
— Я потратил много усилий, — обрадовался Ревин. — Это вы правильно заметили. Я заработал много, очень много денег. Знаете, в чем беда?
— В чем?
Ангелина Львовна все еще думала о шаре, и слова Ревина пролетали мимо ее ушей. Только профессиональная собранность помогала ей поддерживать разговор.
— Я работал, вкалывал, как проклятый… и не ведал зачем. Но тогда все были мной довольны. И моя жена, и мой финансовый директор. Никто не возмущался, не интересовался моим здоровьем, не посылал меня к доктору. А теперь… когда я наконец понял, для чего мне нужны деньги, они взбунтовались!
— Кто?
— Маша… Холмогоров… они просто встали на дыбы! Представляете себе?
Закревская промолчала.
— Я понял, зачем я зарабатывал деньги и куда мне следует их потратить, — повторил Ревин. — О, как все взбесились! Они вовсе не рады. Они в гневе! Они говорят, что я болен! Что я идиот!
— Никто не считает вас…
— Бросьте! — перебил ее Даниил Петрович. — Уж кому, как не вам, известно, что обо мне думает моя собственная жена. Да она спит и видит объявить меня невменяемым, недееспособным придурком. Ну уж нет! Такого удовольствия я вам, господа хорошие, не доставлю! Я полностью в своем уме и прекрасно — слышите, вы? — прекрасно отдаю себе отчет, что я делаю и с какой целью. Хочу предупредить вас: прекратите выведывать, ходить вокруг да около, вынюхивать и лезть туда, где вас не ждут. Вы меня поняли?
— Вполне.
— Так вот. Сегодня я пришел объявить вам, что никакая терапия мне больше не нужна. Если я раньше чего-то не понимал, то теперь мне все открылось. Теперь в моем сознании наступила такая ясность, о какой вы и не мечтаете. Просто потому, что вы не знаете, каково это — вдруг прозреть! Когда с глаз падает пелена, и слепой начинает видеть мир в красках! Вам этого не понять…
— Я не ошиблась? Вы заявляете, что сегодня у нас последний сеанс?
— Это у вас последний сеанс! — возразил Ревин. — А у меня — просто последний разговор с вами в этом вашем кабинете.
— Вы уверены, что больше не нуждаетесь в моей помощи?
— Не только в вашей, но и в чьей-либо еще. Так и передайте моей драгоценной супруге!
По мере того как Ревин говорил, желтоватый свет внутри шара то разгорался, то утихал. Закревская краем глаза следила за шаром, стараясь делать это незаметно.
— Что ж… — рассеянно сказала она. — Тогда нам стоит попрощаться и расстаться добрыми
— Как вам будет угодно. — Ревин встал и слегка поклонился. — Надеюсь, вы не будете скучать по мне?
— Постараюсь…
Он вышел, а Закревская все еще сидела, не спуская глаз с шара. По мере того как шло время, золотое свечение в глубине шара тускнело, пока полностью не угасло. Наконец шар стал кристально чистым, прозрачным, как и до прихода Ревина.
— Что же это такое? — пробормотала Ангелина Львовна. — Как это понять? Самойленко! — позвала она, надеясь, что тот свободен.
— Ты меня звала?
Олег Иванович развязно зашел и уселся в кресло, заложив ногу на ногу.
— Послушай… Отчего шар может светиться?
— Шар? — Коллега явно не ожидал, что его позвали из-за шара. — Хм… ну, от солнечных лучей, наверное. Или от лампы. А что, он у тебя светился?
Самойленко взглянул на шар, который был девственно прозрачен, и несколько раз моргнул.
— Если на него пристально смотреть, то глаза устают, и… всякое может показаться. Знаешь, гипнотизеры заставляют смотреть на блестящий предмет, и человек невольно впадает в транс.
— Спасибо, о гипнотическом трансе я сама знаю, — вздохнула Ангелина Львовна. — У тебя выпить что-нибудь есть?
— Да-а…
«Странная женщина! — думал Самойленко, отправляясь к себе в кабинет за коньяком. — Странная и… красивая».
Глава 15
— Ну, и как ты себе это представляешь? Режиссер Бахмет, Борис и пиротехник обсуждали предстоящие съемки взрыва туннеля.
Пиротехник высказывал свои соображения, Борис свои, а режиссер все это выслушивал, посасывая трубку, и вносил коррективы.
— У нас люди в туннеле не задохнутся, если ты столько дыму напустишь? — спрашивал он пиротехника.
— Так вы же сами требуете максимально естественных условий, — вяло защищался тот. — Вам и взрыв подавай, и обвал, и чтобы все происходило не где-нибудь, а под землей. Я даже не знаю, какая там у них система вентиляции.
— Узнай, — злился Борис. — Это твоя работа.
— Сам попробуй узнай! Паршин со мной даже разговаривать не хочет.
— Ты что, не можешь к нему подход найти?
— Не могу! — взорвался пиротехник. — Я практик, а не психолог. А к вашему Паршину подход один — деньги! Набаловался, котяра…
— Если надо будет, заплатим, — спокойно вставил Бахмет. — Но ты пока попробуй вопрос с ним как-нибудь по-другому уладить. У нас и без того большие расходы. Я уже связался с Москвой, чтобы увеличили финансирование.
— Гаврилов небось в бешенстве.
— Ты бы тоже был в бешенстве, — заметил Борис. — Если бы речь о твоих деньгах шла.
Режиссер выпустил изо рта пару колец дыма и сказал:
— У Паршина заместитель есть, помоложе. Надо с ним поговорить. Может, он окажется покладистее.