В «игру» вступает дублер
Шрифт:
Пока он писал, Зигфрид внимательно читал, стоя у него за спиной, потом сказал:
— Теперь подпись, только отчётливо.
Гук нервно отодвинул бумагу.
— Вот теперь вы совершенно свободны и можете развлекаться. Но не забудьте, что нам ещё потребуются списки заключённых, а также подозреваемых лиц. Подготовьте к следующей встрече. Да не тяните.
Итоги операции и возможные её последствия обсуждали в «берлоге» у Петровича.
— Ну, как по маслу! — дожёвывая хлеб с тушёнкой, радовался Николай. — Даже не ожидал такой удачи в понедельник! Ну и скользкий тип! Как ни крутился, а собственной рукой написал информацию. Это ж такой вексель выдал! Теперь можно доить его, как
Чернов довольно рассмеялся.
— Я вот всё думаю, почему он на допросе в кабинете директора не сказал о своей догадке? — задумчиво проговорил Зигфрид. — Тогда бы, возможно, моя песенка уже была бы спета. Наверняка сразу бы взяли. Почему же он не сказал? Всё-таки не узнал?
— Ясно, почему, боялся. Знает же, что ему это с рук не сошло бы.
— Пожалуй, — согласился Зигфрид. — И всё-таки не верится, что у него не осталось ни капли сожаления о содеянном. Предательство — груз тяжёлый. А ведь у него мать дома осталась. Может, выяснить, знает ли она, что её сын оказался на службе у фашистов? Наверное, думает, что погиб или страдает в плену. Так сказать ей правду. Пусть напишет ему хорошее письмо, которое мы могли бы использовать, чтобы и в дальнейшем заставить его работать на нас. Пусть задумается над своим положением.
При слове «письмо» Чернов потрогал засунутый за подкладку листок с известием от матери Зигфрида. От Игнатова знал о его содержании. «Нет, ещё не время», — подумал Николай и сказал:
— Можно попробовать… А как ты думаешь, что Гук сделает с той девицей? Как-никак свидетель.
— Думаю, он найдёт приемлемое объяснение или заставит молчать. Она ничего толком не знает. Василий стерёг её в соседней комнате, так говорит, что нас почти не было слышно. А лица моего она не видела. Теперь вот что. Доложи нашим, что Клейст на днях вызывал с фронта командование 13-й и 23-й танковых дивизий. Думаю, это неспроста. В штаб-квартире суета, какой раньше не было. Это сведения точные — старик Вагнер там истопником, всё подмечает, дочери рассказывает. Великолепный старик оказался! И ещё: Абвер готовит специального агента для заброски в Грозный. Не иначе как для организации крупной диверсии, чтобы ослабить снабжение наших войск горючим. Агент — специалист. То ли инженер, то ли техник из пленных. Дело знает и бывалый.
— Приметы? — спросил Чернов.
— Тебе бы биографию с фотографией! — усмехнулся Зигфрид. — Знаю только, что у того человека очень маленькие уши, плотно прижатые к височной части.
— Не богато.
— Чем богаты, тем и рады. Майор Файст не дурак, держит своих питомцев на казарменном положении. Если и разрешает выход в город, за пределы разведшколы, то лишь к женщинам, которых они сами же, немцы, и подобрали. Внешне выглядит как поощрение, а на самом деле проверяют, не болтлив ли агент. Об «инженере» разведал Петрович через старого приятеля, у которого дочь в числе «благонадёжных» женщин, подобранных Файстом. Ну, Коля, мне пора уходить. Хоть и выходной сегодня в театре, а ночевать лучше дома. Тем более, что здесь место занято.
— Понимаю, — Чернов, смущаясь, отвернул подкладку, вытащил листок. — Письмо тебе от мамы… Ты здесь почитай, а потом пойдёшь.
— Что же ты молчал!
Зигфрид с волнением взял листок, быстро сел к лампе. Николай видел, как на его просветлённом лице внезапно проступили желваки, как сжался и замер Зигфрид. Не такую весть желал бы он принести товарищу. Подошёл Петрович:
— Вы чего молчите?
— Тс-с-с… — приложил Николай палец к губам. — Письмо… Его сестра погибла.
Петрович горестно покачал головой. Зигфрид с усилием поднялся, глухо сказал:
— Нина была младше меня… Всего девятнадцать… Добровольно ушла к партизанам,
Он подал скомканный листок Петровичу:
— Сожги.
— Зигфрид… — Николаю хотелось утешить товарища в таком несчастье.
— Ты не волнуйся, — тихо сказал Зигфрид, — я устою, выдержу… Передайте маме, что я жив.
Он вышел, а Николай ещё долго вскидывал к голове руки и терзался, что именно ему выпала участь доставить Зигфриду плохое известие. Спал Чернов тревожно. Чуть свет его разбудил Петрович:
— Вставай, пора уходить.
Николай растёр затёкшую шею.
— Поешь, а то дорога дальняя, — Петрович поставил перед ним яичницу с салом.
— Хорошо тут, даже уходить не хочется, — сказал Николай. — Кровать мягкая, еду прямо в постель приносят. И книжки есть. Санаторий!
— Это Валентин позаботился, уютное гнёздышко свил, — пошутил Петрович. — Для себя старался.
— А сам вот и не добрался!
— Отсюда, главное, выбраться надо вовремя. А то было дело, когда облаву после бомбёжки устроили. Только Зигфрид сюда прибежал, когда ракету-то пустил возле виллы, слышим: мотоциклы, стрельба! Ну, думаю, как нагрянут?! Может, и не нашли бы убежище, а всё-таки неспокойно мне стало. Я и вышел: пусть видят, что не таюсь, и прятать, значит, мне нечего. Один фарами посветил, другой — с вопросами. Хоть и плохо, но по-русски. Я говорю: мол, ищете кого? А он: «Партизан, партизан!» А я: откуда, мол? И тут он меня признал: «Сторож… на кладбищ…» Говорю: «Точно». Видать, стоял там на посту, когда хоронили ихних, и меня запомнил. И, представь себе, зашли, мельком комнату осмотрели, вышли и уехали… Ну, поел? Присядем на дорожку.
Они присели. Николай попросил:
— Петрович, надо бы прощупать охранников гестаповской тюрьмы. Может, выручать кого придётся.
— Побег, что ли, устроить?
— Возможно.
— Так, значит, тот человек, что гранату бросил, ваш?
— По заданию ли действовал или по собственному почину, всё равно наш, советский.
— Это верно. Буду стараться.
— А с Морозовым что? Так и не знаем.
— Ты с Зигфридом говорил?
— Говорил. Он тоже ничего толком не знает. Хорошо бы заполучить списки людей, содержащихся в гестапо.
— Ну, ты же слыхал, что Зигфрид сказал: Гук теперь у него в руках. Он из него выжмет.
— А вдруг этот Гук вывернется? — высказал сомнение Николай. — Уж очень скользкий тип.
Прорыв
Хроника (из военных архивов). Командование 37-й армии и Северной группы войск не сумело разгадать замысел противника и своевременно не усилило правый фланг армии. Хотя разведка докладывала о замеченной перегруппировке вражеских войск, выводы из этих данных были сделаны ошибочные. Так как этот период совпал с подготовкой нашего контрудара, то штабы оценили перегруппировку противника как мероприятие по укреплению обороны.
Когда Чернов предстал перед Пановым, на строгом лице генерала промелькнул отблеск удовлетворения: глаза у Николая весёлые, хоть и ввалились, значит, операция удалась. Чернов подробно рассказал о Гуке. В кабинете, как всегда в таких случаях, присутствовали Игнатов и Кондратьев.
— О Морозове ничего не удалось узнать, — сказал Николай. — Есть сведения, что какой-то человек бросил в фашистов гранату, убил из револьвера офицера и полицая. Убит или схвачен, неизвестно. Но вряд ли это Морозов. Он на это не пошёл бы из боязни раскрыться. Скорее всего, с ним произошла какая-то трагическая случайность. Есть свидетельница, которая уверяет, что сапожника взяли ночью из мастерской сразу после налёта.