В Иродовой Бездне (книга 1)
Шрифт:
– Ну, беседовать будете после, – сказала Паша. Она ставила на стол дымящиеся щи, а Лева помогал братьям умываться. Поблагодарив Бога за пишу и за приезд брата, сели за стол.
– А скажи, брат, – спросил молодой высокий юноша, – ты много посетил заключенных, ссыльных, видал, как они питаются, а были ли где такие вкусные щи, какие мы, узники, а кушаем вот здесь?
– Нет, ничего подобного я не видал. Большие слезы, лишения.
Старик положил ложку, которой хлебал щи, и, кивнув головою на Пашу, сказал:
– С ранней юности она радостью для общины была и теперь все
– Вы неверно говорите, дорогой брат, – сказала Паша, ставя на стол тарелку с хлебом. – Это не я, это ведь Господь.
– Это верно, верно, – подтвердили все. Паша убрала со стола, и Лева подробно, со слезами на глазах, начал описывать неизвестным узникам события последних дней. Закрывались общины, отбирались молитвенные дома, многие пресвитеры – союзные благовестники оказывались наемника ми, бросали свои стада и трусливо бежали, оставив дело Божие, чтобы спасти благополучно своя тела. Некоторые писали в газетах, что отказываются от веры, вновь насмехались и позорили Распятого.
– Вывод один, – говорил Лева, – это как в книге «Есфирь» поднять вопль к Богу. Только Он один может спасти народ Божий от уничтожения.
Преклонив колена, они еще раз в слезах молились Богу, моля о разрушенных, покинутых общинах, о рассеянные, обездоленных верующих, чтобы не скудела вера ни в ком. Когда поднялись с колен, вытирая свои глаза, то брат старец бодро сказал
– А мы вас брат порадуем. Ну-ка, Паша, давай!
Из соседней комнаты Паша вынесла скрипку, гитару, мандолину. Старичок настроил мандолину, Паша взяла гитару, а юноша, радостно улыбаясь, как будто бы он был самый счастливый человек в мире, – скрипку. Под звуки музыки полилась песнь христиан:
PoetryРадость, радость непрестанно!
Будем радостны всегда.
Луч отрады, Богом данный,
Не погаснет никогда!
«Да, действительно, – думал Лева, глядя на них. – Ни тюрьма, ни разлука с ближними, ни тяжелая работа не гасят радости. Кто они? – Непобедимые! Люди с чистой душой и совестью, Люди, несущие всем мир и любовь!» А они пели дальше:
PoetryПо следам пойдем Христовым,
Будем льнуть к рукам Его,
Чтоб под бременем суровым
Не остаться без Него.
Среди мужских голосов отчетливо выделялся чудный дискант Паши. Гармония звуков песни наполняла комнату и, казалось, поднималась к небесам. Склонив голову, Лева думал о. Паше: «Что за чудная христианка!» Она умеет не только шить, писать письма, готовить пищу, но и замечательно поет, играет, Все лучшее в человеке: труд, любовь и искусство – соединилось в этой душе…
– А ты, что брат, на мои сапоги смотришь? Думаешь мои? – сказал приземистый брат. – А братья в лаптях? Нам в лагере на троих одну пару дают. Вот мы по очереди носим.
– Одна
– Да, я пойду вместе с вами, – воскликнул Лева.
Поговорив с охраной и сказав, что приехал брат, они получили разрешение провести Леву в барак. Длинное, большое помещение, нары, кучи людей, то играющих в карты, то непрерывно изрыгающих мат, спорящих между собой.
– Тяжело нам среди них, как во рву львином, – сказал брат в сапогах, – но они нас не трогают.
– Нас все уважают, – заметил высокий юноша.
– А вы, брат, приходите к нам на работу, посмотрите, как мы работаем, Паша знает дорогу.
– Непременно, непременно приду, – сказал Лева, прощаясь с братьями.
Вечерело. Тайгу окутал таинственный сумрак. Временами слышался крик: «Кто идет?», и опять все тихо.
Лева мечтал провести вечер в беседе с Пашей, но она категорично заявила, что он с дороги, имеет очень утомленный вид и должен лечь спать. Как ни возражал Лева, ничто не помогало.
– А я ложусь на полу, – заявил он решительно.
– Нет, я здесь хозяйка, не возражайте, я старше вас…
Не с сестринской, а с материнской заботой она приготовила ему постель, и, еще раз поблагодарив Бога, они легли спать. Лева туг же уснул после большого пути, а Паша, засветив маленькую керосиновую лампу, еще долго писала письма. А потом, постелив старенькое пальто, она легла на полу и тихо, безмятежно уснула спокойным сном. Спала тайга. Была темная ночь. А на небе ярко горели чудные сибирские звезды. Своими лучами они были готовы указать верное направление каждому ищущему путь. Они светят и теперь.
Наутро, шагая по бездорожью, они с Пашей пришли на место работы братьев. В глухой тайге рубили деревья, корчевали пни, готовили ледяную дорогу, чтобы по ней возить зимой древесину. Сырая земля, камни, ветвистые пни.
– Вот тут-то мы и работаем, – весело сказал старик, приветствуя Леву.
– А ну-ка, дайте я с вами поработаю, – сказал Лева и взял кирку. Он хотел долбить грунт и отбрасывать лопатой, но вскоре запыхался и вспотел.
– Ого, работенка, – сказал он, вытирая пот со лба…
– Втянуться, надо – заметил высокий юноша. – Вот так.
Он взял совковую лопату и богатырскими движениями стал выкидывать землю.
– Норму перевыполняем, начальство довольно. Премируют. Вечером они прощались.
Лева подарил Паше на память почтовую открытку, на которой он нарисовал терновый венок, центр которого занимал крест, стоящий на холме. На кресте была распята буква «Я». На полях – по бокам возле креста – было написано: «Ради Христа и Евангелия», с левой стороны и с правой: «Кто Мне служит, Мне да последует». Каждый выражал свои пожелания. Среди всех этих пожеланий на всю жизнь врезалось в сердце пожелание Паши, которое она прочла из своей Библии: «Очи Господа обозревают всю землю, чтобы поддерживать тех, чье сердце вполне предано Ему».