В Иродовой Бездне (книга 3)
Шрифт:
– Да, это верно, строительство идет колоссальное, везде. Это вы видели и сами, участвуя в строительстве Горно-Шорской железной дороги. Но человек, по всем данным, остается тот же.
Она замолчала и тяжело вздохнула.
Лева взглянул на нее, и ему стало ясно, что у нее какое-то большое горе.
— А вы скажите мне, за что вы сидели? — спросила собеседница.
Лева, обычно не рассказывающий о себе подробно, тут же прямо сказал ей, что он верующий, решил жить по учению Евангелия, и вот из-за этого всего пришлось уже
Девушка широко открыла глаза и с удивлением посмотрела на Леву.
– Вы, молодой, и верите в Евангелие, в Христа?
– Да, да, — сказал Лева. — Это самое дорогое в моей жизни. Я верю, что только Христос есть путь, и истина, и жизнь.
Девушка с интересом слушала его объяснения.
— А я вот верить не могу, — сказала она. — Отец, мать, хотя инженеры и знают много старого, но в Бога не верят, а в школе я была сама в кружке воинствующих безбожников и другим разъясняла, что Бога нет.
Лева стал рассказывать ей, как хорошо было бы, если бы все люди верили в Бога, как в Отца, любили Христа, — тогда все были бы братьями и сестрами, не обижали бы друг друга, не было бы греха и зла…
Увлекшись своим повествованием, Лева не заметил, как девушка опустила голову. И вдруг он услышал: она плачет.
– Что с вами? У вас, видимо, какая-то беда?
– Да, я так несчастна, так несчастна! — проговорила она сквозь слезы. Отца тоже арестовали, и он пропал. Но не в этом дело. Это мы пережили. Вот учусь в институте, хочется хорошего, чистого… Ну, скажу вам откровенно: дружила я с одним парнем, он хороший студент, общественник, я тоже не из последних студенток. И вот он так полюбил меня, а я его. Решили вместе жить, строить жизнь, зарегистрировались в загсе. Нам дали комнату. И вдруг, представьте себе, вся его любовь ко мне исчезла, стал относиться ко мне даже не по-животному, а прямо скажу — по-зверски! Узнала — гуляет с другой студенткой. Это так поразило меня, так убило, что я не могу прийти в себя. Я верила в людей, а теперь мне страшно. Нет ничего. Вот, вы думали, я девушка, а я не девушка и не жена теперь…
Она молчала. Молчал и Лева.
– Скажите, возможно, у вас только несчастный случай, — спросил Лева. — А многие живут очень счастливо и становятся новыми людьми?
– Не говорите мне про новых людей! — воскликнула девушка с какой-то тоской. — Это не только со мною. Разводов кругом сколько угодно. Отцы бросают маленьких детей. А пьянка! Что за пьянка идет! А на производстве, — вот я на практике была, — сплошной мат стоит, и только о женщинах говорят…
– Так я вижу, что на воле ничего нового, положительного нет, — сказал Лева, — и народу по-прежнему нужен Христос. Без Христа не может быть чистой, светлой жизни.
– Не знаю, не знаю, — ответила девушка. — Только тяжело, очень тяжело. Все мечты, самые лучшие девичьи, втоптаны в грязь. Хорошо, что я еще не забеременела…
– Доставайте Евангелие, познакомьтесь с ним, — одно только я вам и могу пожелать, — сказал Лева.
В Новосибирске она сошла.
О, как хотел бы Лева, чтобы Евангелие, любовь Христа, стали известны многим и многим, и молодежь, озаренная Божьим светом, могла радостно, чисто жить и трудиться и строить
Но, увы, была ночь, глухая, темная ночь. Были жуткие годы.
Вот и родной Куйбышев!
По улицам, занесенным снегом, спешит Лева в дом, в который он возвращается во второй раз после своих испытаний.
Материнские объятья, слезы родная семья… Преклонили колени, сердечно благодарят Бога, снова вернувшего Леву в семью. Плача от радости, горячо молится мать:
— Господи! Ты услышал мою молитву, ты вернул родного сына. О, благослови! Помоги, защити….
Нужно начинать жизнь. Мысли, думы плывут, наполняют сердце Левы, волнуют душу…
Глава 23. В Иродовой бездне
«Нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного. Гортань их — открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их; уста их полны зловонья и горечи. Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира. Нет страха Божия перед глазами их».
Рим. 1, 3, 11-18
Мама поведала Леве, что времена пришли тяжкие. И с тех пор как арестовали братьев и закрыли часовню, верующие прекратили встречи друг с другом. По словам матери, получилось:
— Что где кто ни скажет: собраться ли для молитвы, помочь ли кому, — все тут же известно. Вызывают. А как это происходит? Уж некоторые братья думали, что все это через электрическую лампочку, током передается к особым аппаратам, и они все знают, все слышат.
Лева отлично понимал, что здесь никаких аппаратов нет, а все устроено так, что если кто не предаст другого, будет предан сам.
Из сообщения мамы Лева узнал, что окончил срок и вернулся и Николай Александрович Левинданто.
– Как же, мама, — спросил Лева, — вот Николай Александрович, наш родственник. Неужели он, освободившись и вернувшись в Куйбышев, не пришел навестить тебя со своею женой, твоей племянницей?
– Нет, что ты! Он ни с кем не встречается.
Для того чтобы уяснить себе обстановку, Лева решил читать не только Библию, но и газеты. Читая их, он узнал, что правая рука великого Сталина, Николай Иванович Ежов, совершает большие дела: раскрывает преступления, утверждает справедливость. По улицам, на столбах, было расклеено много афишек, которые восхваляли Ежова, как «твердокаменного большевика». Например, рисунок: рука в ежовых рукавицах раздавливает гидру, и подпись к этому: «Гидра контрреволюции в ежовых рукавицах».
Везде продавались портреты Н.И.Ежова, начиная с формата открытки и кончая большим размером.
«Кто такой Ежов? — думал Лева. — Ему дана теперь вся сила. Это Божий слуга, высший представитель власти, который под руководством Сталина совершает правосудие».
И Лева проникся уважением к этому власть имеющему человеку, купил его портрет и повесил дома, в кабинете. В этой комнате, которая была когда-то кабинетом отца, расположился по приезде Лева. Отец работал за городом, редко приезжал, и его Лева еще не видел.