В Иродовой Бездне (книга 3)
Шрифт:
И по пучине житейских волнений
К берегу выведи, Боже благой!»
Этот гимн в глазах Левы был как бы молитвой, и духовные взоры его обращались к небу. Он смотрел в окно, но там неба не было видно. Была зима, толстые слои льда покрывали стекла. От окна парило, потому что воздух в камере был сырой.
Очень хотелось сообщить родным в Куйбышев, что он находится в тюрьме. Те, кто получал передачу, давали ему листы из тетрадей. Не имея конвертов, Лева складывал их треугольником,
Да, как ни тяжело будет жене получать удар за ударом, а все же его доят — ее известить. Ведь она уехала от него из Уфы срочно по телеграмме: в Куйбышеве умерла ее единственная сестра. Поехала хоронить.
Он писал Евладовым, прося узнать и сообщить семье, когда у него будет суд. Медленно, очень медленно тянулись дни. Воспоминания, одни за другими, проходили в сознании, словно легкие облака. Медленно проходили перед ним воспоминания: то как грозные тучи, из которых блистали когда-то молнии и слышались раскаты грома; то вспоминались дни ясного детства…
О, этот военный вопрос! Сколько с ним связано мук… Когда же люди перестанут учиться воевать? Он вспомнил, что такие сильные противники кровопролития, как Н. А. Левинданто, Мих. Тимошенко — и те после ряда ссылок надломились и решили признать необходимость участвовать в войне наравне со всеми прочими гражданами. Сколько раз Н. А. Левинданто беседовал с Левой после этого и доказывал ему.
— Я сам удивляюсь, — говорил он, — как это я не понимал. Ведь без оружия нельзя обойтись. Ведь Слово Божие ясно говорит: «Начальник есть Божий слуга, который не напрасно носит меч».
— Да, это верно, — парировал удар Лева. — Власть имеет меч и свои функции. И это, то есть власть, Божье установление. Без него были бы анархия, грабежи и насилия. Но тем не менее Христос сказал: «Царство Мое не от мира сего», и мы, верующие, не можем быть под властью мира сего, так как свет не может быть тьмою. Существующие власти установлены от Бога, но они являются Христовыми учреждениями. Иисус сказал: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божье — Богу». Мы выполняем все гражданские обязанности и военную службу. Но там, где касается Божьего — «Бог есть любовь"— во всяком деле наши руки простираются только на то, чтобы творить только любовь.
Лева вспомнил, как в ответ на эти слова брат Левинданто снисходительно улыбался и потом говорил:
— Я же так думал, но когда все братство стало думать иначе, я понял, что останусь в одиночестве, и решил лучше идти со всеми, нежели оставаться никому не нужным одиночкой. — Мало того, он еще и добавлял к этому обычный, набивший оскомину софизм:
— А вот, если твою мать будут резать бандиты? И ты будешь равнодушно смотреть? Не схватишь ли первое, что тебе под руки попадется, и будешь защищать ее? Или твою сестру будут насиловать хулиганы, а ты будешь смотреть или говорить о любви Божьей? Не следует ли тут принять меры, физически остановить насильников?
Лева знал много подобных примеров, доказывавших, что непременно, и в нужный момент,
«Наш меч не из стали блестящей,
Не молотом кован людским;
Он, пламенем правды горящий,
Дарован нам Богом Самим.
Не плоть он людей поражает,
И братскую кровь он не льет;
Он душу и дух проникает,
И зло, и несчастье сечет.
Он цепи греха разрубает
И пленным свободу дает;
Сквозь дебри он путь пролагает,
И к истине путь тот ведет.
Как молнии грозные тучи
Пронзает он вражеский строй;
От Господа меч наш могучий,
И нужен ли меч нам иной?»
Сборник духовных песен ВСЕХБ, 1956.
Собратья по вере часто говорили Леве, что в духовном вопросе, в деле Божьем, конечно, меч иной не нужен. Но вот когда мы отдаем кесарю кесарево, то мы вооружаемся мечом и действуем как слуги кесаря.
Возможно, такая мысль и была для многих понятна и укладывалась в сознание, и тогда их совесть была свободна. Но Лева это никак уяснить себе не мог; и ему было вполне ясно — что он последователь Христа и должен поступать во всем так, как поступал бы Христос.
И теперь, в эти тюремные дни, ни малейшей тени сомнения не возникало в сердце Левы. Ал. Павел говорил, что всякий поступает «по удостоверению ума своего». И теперь Лева, находясь в тесных обстоятельствах, не получая передач, ощущая голод, имел защиту от бури в чудном образе Спасителя. Он вспоминал один из самых дорогих гимнов:
«О, образ совершенный
Любви и чистоты,
Спаситель, царь вселенной,
Пример мой вечный Ты.
На лик в венце терновом
Хочу душой взирать;
Хочу делами, словом
Тебе лишь подражать…»
И вот однажды днем Леву вызвали в канцелярию тюрьмы, где его ждал новый конвой. Тщательный обыск. Вооруженные милиционеры выводят его за ворота тюрьмы. Большая грузовая машина. Он садится в кузов, милиционеры стоят в кузове у кабины, машина тронулась.
— Везем вас на суд, — сказал начальник конвоя.