В Иродовой Бездне (книга 3)
Шрифт:
Стояла суровая уральская зима. Морозы, снега, долгие ночи. И среди этой жизни в заключении главной радостью было получение писем. Отрезанный от жизни колючей проволокой, заброшенный в далекие снежные горы Урала, Лева имел как бы маленькое окошечко в свободный мир, это — письма матери и жены. Иногда писал отец. Благодаря этим весточкам Лева знал, как и что происходит в семье, кто болен, какие радости и горести были у его близких. Общин верующих в то время не было, и лишь иногда родные сообщали о ком-нибудь из близких верующих. Все письма дышали бодростью, любовью, надеждой на лучшее будущее. Маруся обещала летом приехать к нему
У Левы не было с собой Евангелия. Среди заключенных не было ни одного, с которым Лева мог бы поделиться своими духовными запросами. Но Друг жизни — Иисус был всегда рядом и утром рано, и поздно ночью. Лева, как бы он ни был занят, всегда выделял для общения с Ним хотя бы несколько минут. И тогда, когда ему было очень тяжело, на работе были неприятности, он внутренне обращался к Лучшему Другу и всегда находил у него поддержку или хороший совет.
Колония, в которой Лева находился, была расположена на территории леспромхоза «Капкалка» и представляла собою поселение из нескольких больших бревенчатых бараков в Уральских горах. В этих бараках из года в год содержались заключенные лесорубы, заготовлявшие лес для белорецких домен.
Поговаривали, что предстоит переселение на другой участок, где леса больше и есть речка для весеннего сплава.
Глава 7. Свидание
«Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находились в теле».
Евр. 13:3
Приближалась весна 1941 года. Где-то на юге повеяло теплом, а седой, заснеженный Урал еще спал глубоким зимним сном. Стояли морозы, были вьюги, весной еще не пахло.
Неожиданно в Капкалке все встревожилось, зашумело, заговорило. Заключенные узнали, что предстоит большой этап. Работники охраны и начальство колонии держали все в секрете, но десятники и руководители леспромхоза, дружески относясь к людям, лишенным свободы, сообщили им, что большинству предстоит отправка. Этап, переезд для заключенных — каждый раз самое тяжелое. И не только потому, что можно попасть из огня да в полымя. Лесозаготовки — это, безусловно, тяжелая, трудоемкая работа, но есть еще тяжелее и потруднее. Это рудники, шахты. Да и сам этап, если он дальний, например, на Север, в Заполярный круг, может унести все здоровье.
Скоро, однако, все выяснилось, и заключенные облегченно вздохнули. Оказывается, их направляли, как это предполагалось и раньше, в один из соседних леспромхозов, где была сплавная река. В ту часть заключенных, которая отправлялась для формирования новой колонии, был включен и Лева
На душе у него было совершенно спокойно. Он знал и твердо верил, что без воли Отца Небесного и волос с головы не упадет. И Отец усмотрел для него нечто лучшее 'в этом суровом, тернистом пути заключения.
Людей выкликнули по формулярам, поместили в отдельный барак, произвели санобработку. Это была очередная баня со стрижкой всех волосистых мест на теле. Это делалось для того, чтобы предупредить вшивость и более легкого отыскания заключенного в случае побега. Произвели обыск каждого, вывели за зону, выстроили рядами, вещи сложили на подводы. Этап, окруженный охраной в черных полушубках, вооруженной винтовками, двинулся в путь.
Идти было очень тяжело. Дорога была узкая, полузанесенная
«Вот сейчас, — думал Лева, — мои друзья студенты, студентки кончают второй семестр первого курса мединститута, сдают экзамены. А может быть, учеба в самом разгаре. А я вот отвержен, выброшен за борт жизни, разлучен с женой, с семьей, изолирован от общества, как якобы злостный преступник. И за что? За то, что, следуя учению Христа, не захотел учиться проливать человеческую кровь, произносить клятву. Не Христос ли сказал: «Не клянитесь вовсе».
О, когда же придет день, о котором предвозвестил пророк Исайя: «Перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать…»
Но так же как в горах Урала не веяло весной, так и на земном шаре не веяло миром. Заключенные через КВЧ получали газеты и знали, что творится на белом свете, Гитлер все более и более разжигал пламя войны, кровопролитие и смерть охватывали многие народы.
… Измученные, поздней ночью заключенные добрались до Куезов — это был леспромхоз, подготовленный к большому лесоповалу. Там были бараки для заключенных, как обычно огражденные проволокой; вблизи — бараки для охраны и работников леспромхоза.
Кругом на сотни километров стояли занесенные снегом деревья, девственные уральские леса.
Леве под медсанчасть выделили отдельный небольшой барак, В амбулатории была маленькая комнатка, отгороженная досками. В ней начальник колонии разрешил жить Леве.
Это было чудесно. Иметь свой уголок, после работы сидеть за столиком и заниматься у окна, выходившего во двор колонии. Лева благодарил Всемогущего Бога. Он сразу же написал письма домой — жене, матери — о перемене адреса и просил немедленно выслать посылку с медицинскими книгами, медицинским инструментарием, который был у него дома. Оборудование медсанчасти было очень убого, Лева же горел желанием, чтобы у него были и инструменты и медикаменты. Помимо этого, он очень просил прислать ему два тома стихотворений Н.А.Некрасова.
Все это Лева вскоре получил.
В образовавшуюся новую колонию приехала начальница санчасти Белорецких лагерей, молодая, одетая по-военному, видимо фельдшер. Она быстрыми шагами вошла в амбулаторию и, обращаясь к Леве спросила:
– Где здесь фельдшер?
– Это я, — ответил Лева.
— Не шутите, — сказала начальница. — Тут должен быть какой-то старик.
— Нет, я фельдшер, — подтвердил Лева.
Начальница разделась, села и, недоуменно глядя на Леву, сказала:
– Мне говорили, что здесь фельдшер какой-то верующий фанатик. Я и вообразила старика с большой бородой. А вы? Неужели же вы на самом деле верите в Бога?
– Да, верю, — спокойно сказал Лева и, улыбнувшись, добавил: — Верю в Христа Спасителя и учился в Уфимском мединституте и оттуда попал сюда.
— Да что вы, с ума сошли? Вот диво-то какое! Начальница отнеслась к Леве очень участливо и, слушая его историю, все качала головой, будучи уверенной, что он ни за что ни про что сгубил себя.