В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
— Сопка два раза обмани, третий правду говори! — крикнул охотник, удивительной проницательностью дикаря угадавший недоумение Красюка.
За первым выступом был другой, за другим — третий. Взобравшись наконец на вершину, Красюк увидел далеко уходящий пологий склон и сверкающее лезвие реки. На вершине охотник подошел ближе, и Красюк подумал — не кинуться ли теперь. Но решил пока не рисковать, сел на землю, отвалился спиной к тонкому стволу лиственницы. Охотник не садился. Прищурив и без
— Там твоя товарища?
Красюк ничего внизу не увидел, но согласно кивнул.
— Наша торопись, товарища выручай, — сказал охотник и пошел, покатился вниз, маленький, ловкий, юркий.
Через полчаса охотник вышел к реке, увидел Сизова, лежавшего навзничь на подстилке из пихтовых веток. Охотник присел над ним, потрогал лоб и почему-то почесал за ухом.
— Товарища, товарища!
— А? Кто это? — очнулся Сизов.
— Охотник я, Акима Чумбока.
— А, Чумбока, ну слава богу! — сказал Сизов тихо и успокоенно, словно узнал старого знакомого. — Плохо мне, товарищ Чумбока.
— Ничего, болезни есть — человека нету, человека есть — болезня нету, — произнес Чумбока загадочную фразу.
Он положил винтовку, развязал мешок, достал кожаный мешочек и отсыпал из него какой-то массы, похожей на табак, поднес Сизову к губам.
— Кушай нада. Трава кушай — болезня боись, болезня беги, приходи завтра.
Сизов принялся жевать и вдруг задумался, посмотрел вопросительно на охотника.
— Послушай, товарищ Чумбока, меня ты оставь, надо в тайге человека найти. Послал я его в Никшу, понимаешь? За помощью. А тайги он не знает, боюсь, заблудится. Найти его надо.
— Капитана — хороший человека, товарища — плохой человека, хитрая росомаха.
Он показал рукой в сторону, и Сизов, приподнявшись, увидел медленно приближавшегося Красюка. Долго пристально смотрел на него, словно не узнавая, и вдруг вскочил на подгибающиеся ноги, шатаясь, побежал навстречу.
— Где образцы? Образцы где? — закричал еще издали.
— Потерял. Сам еле живой.
— Потерял?! — Он крикнул это так громко, что эхо скакнуло по распадку. — Иди ищи! Сейчас же!..
— Ладно, — зло сказал Красюк. — Подумаешь, камни.
— Они наших жизней дороже. Это же олово, свинец. Это же... — Он зашелся в кашле, сухом и тягучем.
— Подумаешь, олово. Не золото же. Что им, ведра лудить?
Сизов махал руками и не мог ничего сказать — душил кашель.
— Свинец — пуля надо, — вмешался Чумбока. — Фашиста стреляй надо. Фашиста много — пуля надо много-много.
Кашель отпустил Сизова сразу, словно внутри его захлопнулась заслонка.
— Какая фашиста? — тихо спросил он, не замечая, что невольно подражает
— Немецкая фашиста, злая людя, хуже росомаха, бомба бросай, города, стойбища гори.
— Что ты говоришь, Чумбока? Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Моя всегда понимай. Ты много тайга гуляй, ничего не знай.
— Война, что ли? — испуганно спросил Сизов.
— Война, война, — обрадованно закивал Чумбока. — Фашиста много-много. Минска себе забрала, Смоленска себе забрала.
— Что ты говоришь такое? — Сизов почти шептал, боясь даже произносить названия городов, так далеко отстоявших от границы. — Ты знаешь, что такое Минск или Смоленск, знаешь, где они?
— Я ничего не знай. Охотники так говори, газета так говори.
— У тебя есть газета?
Чумбока полез в свой мешок, достал какие-то лохмотья. Но Сизову и этого было довольно, расправив листок на камне, долго и пристально рассматривал полустертые строки. Потом медленно поднял тяжелый взгляд на Красюка.
— Там твои камни, — не дожидаясь вопроса, сказал Красюк. — В лесу валяются.
— Принеси! — угрожающе сказал Сизов. Он поднялся, покачнулся на ватных ногах, и Чумбока тут же подсунулся ему под руку, обхватил за спину, повел к веткам пихты.
— Принесу, куда они денутся, — сказал Красюк и пошел к лесу.
Вернувшись, он бросил на землю сверток с образцами и подсел к костру, который уже успел развести Чумбока, принялся подкладывать в огонь ветки пихты Чумбока остановил его:
— Плохой дерев.
— Чем же пихта плоха? — с вызовом спросил Красюк.
— Она, как шаман, вредная, гори не моги, ругайся, стреляй угли. Тепла нет, пали кухлянка.
— А, делай сам!..
Красюк плюнул и отошел. Все-то у него не так получалось, ничего-то он не знал в тайге.
Дальнейшее Сизов помнил смутно. Был вечер, дымил костер, и Чумбока кормил его горячим мясом. Ночью его мучили кошмары, а потом он словно бы провалился в бездонную облегчающую пустоту.
Утром Сизову стало лучше. Он еще раз внимательно прочитал весь газетный листок и заторопился.
— Не можем мы тут сидеть, спешить надо. Стране олово нужно, мы сами нужны.
Красюк подумал, что сейчас Сизов скажет, что стране и золото тоже нужно, и приготовился ответить покрепче, чтоб не разевал рот на чужой самородок. Но Сизов про золото ничего не сказал, и Красюк успокоился.
— Куда иди, капитана? — спросил Чумбока.
Сизов сказал, что ему надо в Никшу. Чумбока ответил, что до Никши далеко и «капитана» не дойдет, что надо сначала пойти в зимовье, до которого «одно солнце» ходу. Сизов согласился, и Чумбока принялся укладывать собранные образцы руды в свой вещмешок.