В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
Красюк искоса наблюдал за Сизовым, думая, что тот как-то да выдаст себя от такого прямого вопроса. Но Сизов только улыбнулся удовлетворенно:
— Золотишко? Нет, брат, тут кое-что поценнее.
— Что? — Красюк судорожно соображал, что может быть дороже золота.
— Найду, тогда узнаешь...
Ночью они вскочили от страшного рева. Кто-то большой и сильный рвал кору деревьев и ревел угрожающе, со свирепым придыхом. В холодном поту Красюк кинулся было в сторону, но тотчас вернулся: в кромешной
— Тигр?!
— Медведь. Огня давай! — крикнул Сизов.
Они набросали в костер наготовленных с вечера веток. Пламя взметнулось, отодвинув темноту, высветило черную, как нефть, воду озера. Но медведя это ничуть не испугало. Он все взревывал, скреб когтями.
Медведь затих сам, словно ему вдруг надоело рычать. Люди подались к самому огню, высматривая поярче головешки, которыми только и можно было отпугнуть зверя. Но он не появился, исчез, будто его и не было.
— Уходи, мишка, уходи! — на всякий случай крикнул Сизов в темноту, вспомнив, как их проводник, бывало, одним только голосом, спокойным, уверенным, отгонял зверя.
— Пальнуть бы! — сказал Красюк, тщетно борясь со странной, никогда прежде не испытанной противной дрожью.
— Пальнуть неплохо. Только звери и человеческий голос понимают. — Сизов помолчал, неторопливо укладываясь спать, потом добавил: — В отличие от некоторых людей.
— Каких это некоторых? — спросил Красюк. Он лежал с закрытыми глазами, хотел заснуть и не мог. Все мерещилось, что медведь вернется, сожрет кабана, вырвет из рук драгоценный сверток.
Ответа не дождался, заснул.
Очнулся от какого-то беспокойного чувства. Так бывало еще на воле, когда шел на дело и оглядывался, беспокоился. Если так было, то дело срывалось. Несколько мгновений он полежал не шевелясь, обдумывая, что бы это могло быть, потом приоткрыл один глаз. Озеро лежало белое под слоем тумана, словно до краев было налито молоком. Рывком он повернул голову. Сизов сидел рядом на корточках, пристально смотрел на него. Самородок, это Красюк чувствовал боком, был на месте, под ветками.
— Не шевелись! — крикнул Сизов. Не поднимаясь, он прямо на корточках переступил несколько шагов, протянул руку, осторожно что-то снял у Красюка со спины.
— Змея?! — отшатнулся Красюк. И успокоился, увидев, что в руке у Сизова ничего нет. И снова испугался: подумалось, что это, видно, неизвестная ему нечисть, какой в тайге предостаточно.
Сизов рассматривал это нечто, невидимое между пальцами, сложенными щепотью, не дыша, с необычным вниманием.
— Вспомни, где вчера терся? — тихо спросил он.
— Нигде не терся.
Красюк удивился и разозлился: ничего не говорит, а спрашивает черт те что. Он хотел уже ответить такое-этакое на своем лексиконе, но Сизов вдруг
— Яму, яму надо смотреть! — донесся из чащи его голос.
«Рехнулся», — подумал Красюк. Ему вдруг стало тоскливо и страшно. Страшно тайги, живущей какой-то своей жизнью, к которой не приспособишься, страшно этого непонятного человека. Он поднялся, запрятал поглубже под ветки сверток, вынул нож и пошел в ту сторону, куда убежал Сизов.
Он разыскал его в яме, откуда они вчера выволокли кабана. Острым суком Сизов ковырял землю, отламывая серо-желтые комья.
— Свалился, что ли? — крикнул Красюк.
— Ты понимаешь, понимаешь?! — забормотал Сизов. И вдруг заорал сердито: — Чего стоишь, веревку кидай, веревку!
Не торопясь, Красюк сходил к костру, размотал, бросил в яму конец веревки. Но Сизов, к его удивлению, вылезать не стал, скинул телогрейку, наложил в нее камней, потом продел веревку в рукава, завязал конец и велел тащить.
— Осторожней, не дергай. Да не рассыпь там! — кричал он снизу.
Голос был таким взволнованным, что Красюк забеспокоился: неужели он нашел то, о чем вчера говорил, что дороже золота? Торопливо выдернул веревку, развязал, увидел рыжеватые комья.
— Не яма это, не яма! — кричал Сизов, выбираясь по жерди, все еще торчавшей из ямы. — Это шурф, понимаешь? Кто его выкопал, кто? Я же эти места сам исходил. В прошлом году ничего не было.
Он схватил свою телогрейку с камнями, побежал к открытому месту, к свету.
— Что ж это такое, что ж такое?! — как помешанный говорил Сизов, перебирая камни. — Мы ж его там искали, а он вот он где. Почему? Ну почему?..
Красюк хохотал: дает Мухомор, тихоня тихоней, а как разошелся.
— Что хоть это такое?
— Кас-си-те-рит! — выкрикнул Сизов как заклинание.
— Ну и что?
— Это же касситерит! Оловянная руда. А еще свинец, медь, может быть, золото. Полиметаллическая руда.
Золото — это уже кое-что. Красюк оживился, взял один из камней, потер пальцем. Камень отозвался белым блеском.
— Белое золото?
— Я же сказал: может быть, — почему-то раздраженно сказал Сизов. И вдруг засобирался, заспешил.
— Ты чего?
— Сходить тут надо.
— И я пойду, — хмуро сказал Красюк. Ему подумалось, что Сизов хитрит, хочет в одиночку найти еще что-то
— Ты отдыхай. Купайся пока, рыбу лови. Рыба тут любую тряпку хватает, только брось..
— Ну уж нет...
Они долго шли по берегу, переходя, обмелевшие в эту пору речушки, перелезая через плотные завалы корневищ. Потом углубились в чащу и снова вышли к берегу. Здесь озеро было не больше полукилометра в ширину. На другом берегу гладкой стометровой стеной поднималась скала.