В канун Рагнарди
Шрифт:
— Что-то вы, Анатолий Игоревич, побледнемши малость, — Виктор с тревогой смотрел на Толика: пустые глаза, осунувшееся матовое лицо, трясущиеся бескровные губы...
— Чаю хочешь, археолог? — Антон сунул в его вялую руку кружку. — Ты что, привидение там встретил и с перепугу оное замочил? Валяй, скинь камень с души, поведай.
— Пошел ты, — Толик залпом выпил чай, повертел кружку в руках, отставил. Снова оглянулся на рюкзак и вдруг сказал:
— Ребята, а ведь мы эти знаки не расшифруем.
— То-есть? —
— Все просто, как две копейки, — Толик помотал головой. — Чтобы расшифровать надпись, надо знать язык, на котором она написана. Зеленый, ты язык неандертальцев знаешь?
— Вообще-то неандертальцами ты их зря называешь, — Наташа досадливо поморщилась. — Они выше по развитию были, им до хомо сапиенс ну чуть-чуть не хватало.
— Это в корне меняет дело, — усмехнулся Толик невесело.
— Слушай, а как же ваша братия столько древних языков понарасшифровывала? — Антон подергал себя за бороду. — Древнеегипетский, например? Я читал...
— Ну что ты там мог читать? — Толик раздраженно хмыкнул. — Древнеегипетский — совсем другое дело. Нашли такой камень — с одной стороны надпись на греческом, с другой — по-египетски. Вот... И вообще, наша, как ты выразился, братия, в основном на двуязычных надписях паразитирует. Хотя это тоже... Нету ведь никакой гарантии, что обе надписи одинаковые. Найдешь ты, к примеру, обелиск, на котором латинская надпись и нубийская, скажем, и станешь по латинскому тексту нубийский расшифровывать. А на самом деле по-латински написано: «Здесь тогда-то и тогда-то ночевал непобедимый шестой легион великого Рима», а по-нубийски: «Смерть римским оккупантам».
— Н-да, дела наши хреновые... — Антон энергично почесал в затылке. — А ежели на компьютере раздраконить?
— Компьютер тебе напереводит, — мрачно хмыкнул Толик. — Прочтешь — закачаешься.
— Так что же, — Виктор встал, заходил взад-вперед, чуть не споткнулся о Толиков рюкзак. — Получается в задаче, что Странный так себе, дурачок был? Выбивамши знаки, надрывамшись, зарезамшись даже — и все зря, не подумавши?
— Витька, отойди от рюкзака! — Толик нервно дернулся. — Отойди подальше, говорю!
— Да что у тебя там, бомба что-ли? — Виктор нехотя отошел к костру.
— Хуже... — Толик сильно потер лицо. — А Странный... Он умный был, но и упыри тоже не дураки. Насколько я понял, первые две трети текста — какая-то таблица для расшифровки.
— Так за каким хреном ты нам спагетти на уши вешаешь, нехорошего тебе в рот?! — возмутился Антон.
— Ничего я вам не вешаю. Просто первые две трети текста уничтожены практически полностью. Вот так, Зеленый. Один — ноль в пользу упырей. Разве что Наталья сумеет восстановить.
— Стоп! — Виктор вскинул руку. — Вот это — только через мой труп. Никаких копаний в генетической памяти. Хватит
— Уж больно ты грозен, как я погляжу, — Наташа смерила его скептическим взглядом. — Так грозен — просто мурашки по коже... Только понимаешь, Вить, этот запрет твой ну никакого значения не имеет. Я ведь все равно не смогу, даже если ты разрешишь. Хромой и Кошка ведь эти самые надписи на память не заучивали.
— Так... — Виктор сплюнул. — У Леонардо да Винчи, кажется, такая картина есть: «Слезай, приехали».
— Ага, — Антон изловил в кулак запутавшегося в бороде кузнечика. — Только это не у Леонардо, а у Шишкина. И называется эта картина не «Слезай, приехали», а «Накося, выкуси».
Он поднес кулак к уху, вслушался: «Не хочет жужжать, стервец! Небось, жрать хочет...» Потом прищурился на Толика:
— Слышь, археолог, а что, все-таки, у тебя в рюкзаке? И какого хре... пардон, какого лешего ты выполз на свет божий такой весь из себя бледный и трепетный? Просвети, а то ведь я от информационного голода и загнуться могу.
Толик не ответил. Он расслабленно повалился на траву, замер, глядя в небо.
А на небо плавно и неотвратимо опускался занавес вечера, занавес зыбкой, неуловимо изменчивой синевы. Полупрозрачная, радостно-шелковая в начале, все ощутимее наливалась она чопорной надменностью парадного бархата. И золотое шитье заката червонело и гасло на грани темнеющей земли и меркнущего неба, оборачивалось обветшалой парчой...
Толик прикрыл ладонью глаза, задышал глубоко и ровно, будто заснул. И вдруг заговорил, и голос его был высок и непривычен:
— А ведь я действительно видел там привидение. То-есть даже не само привидение, а работу его. Понимаете, я сначала не заметил ничего, очень занят был — знаки снимал...
Толик вдруг сел, глянул на Антона круглыми, побелевшими от страха глазами:
— Слушай, Зеленый... В среднем кармане рюкзака — «Конкорд». Будь человеком, достань. Только так, чтоб сам рюкзак, упаси боже, не пошевелить — только ты сможешь.
— Сказал бы я тебе, — Антон запустил в Толика кузнечиком, тяжело поднялся. — Да неохота перлы своего красноречия на тебя транжирить.
Он пристроился рядом с Толиковым рюкзаком, осторожно взялся за пряжку кармана. Наташа, не сводя глаз с его неожиданно аккуратных пальцев, придвинулась к уху Виктора:
— А почему только он сможет?
— А он у нас сапер-самоучка. В раннем детстве нашел на даче немецкую гранату и запрятал ее у соседа в куче навоза. А она там полежала маленько, а потом — соскучилась, что-ли? — взяла да и рванула ни с того ни с сего. При чем выбрала же, зараза фашистская, момент, когда сосед гостей по участку водил — клубникой хвастамшись. Представляешь? Бабах — и все в навозе с ног до головы.