В Кэндлфорд!
Шрифт:
Впрочем, Херринги оказались забавными. Когда в тот вечер домой с работы вернулся отец, мама описала ему визит домовладельцев, изобразив сначала голос миссис Херринг, а потом мистера Херринга, придав первому еще больше жеманства, а второй сделав еще более отрывистым и скрипучим, чем в действительности.
Все долго смеялись, а потом отец сказал:
– Совсем забыл: вчера вечером я видел Харриса, и он сообщил, что мы можем одолжить пони и тележку в любое воскресенье, когда захотим.
Дети так обрадовались, что сочинили маленькую песенку:
Мы все поедем в Кэндлфорд,Кэндлфорд, Кэндлфорд,Мы все поедем в КэндлфордС родными повидаться.И так часто распевали
VI
В Кэндлфорд
Одним ранним воскресным утром, когда вся деревня еще спала, небо было розовым, а садовые цветы и смородиновые кусты матово-серебристыми от росы, у калитки послышался стук колес, и дети поняли, что прибыла старая трактирщикова пони с тележкой, которая должна была отвезти их в Кэндлфорд.
Родители ехали на переднем сиденье, отец надел свой лучший черный пиджак и брюки в серую полоску, мама блистала в бледно-сером подвенечном платье с бесчисленными ярусами воланов, окаймленных узкой голубой бархатной тесьмой. Свадебный капор мама давно не носила, поскольку, по ее словам, головные уборы слишком быстро выходили из моды, и в этот раз надела крошечную синюю бархатную шляпку, напоминавшую маленький круглый коврик с широкими бархатными лентами, завязанными бантом под подбородком, – новую вещь, приобретение которой послужило причиной задержки экспедиции. На коленях она держала корзинку с подарками: бутылкой бузинного вина собственного изготовления, специально откормленную курицу и полосу коклюшечного кружева, сплетенного на заказ соседкой, из которого, по маминому мнению, должны были получиться красивые воротнички для воскресных нарядов кузин. Отец, не желая уступать ей в щедрости, в последний момент завалил задок рессорной тележки, где предстояло сидеть Эдмунду и Лоре, отборными овощами со своего огорода, так что Лора всю дорогу ехала с задранными выше сиденья ногами, покоившимися на мешке с весенней капустой, самой ранней в сезоне.
Наконец детей пристегнули ремнями к высокому узкому сиденью, спиной к родителям, и семейство отправилось в путь. Отец уговаривал дряхлую серую лошадку миновать ворота конюшни, к которым та решительно устремлялась.
– Давай же, Полли, старушка. Ты совсем не устала. Мы ведь только выехали.
Позднее он потерял терпение и обзывал ее «убогой кобылкой», а один раз, когда Полли остановилась как вкопанная посреди дороги, выругался:
– Будь проклята эта кляча!
И мама оглянулась через плечо, точно боясь, что хозяин пони его услышит. В промежутках между остановками Полли бежала неровной рысью, и дети подпрыгивали на сиденье, словно резиновые мячики. Для них эта поездка была столь же захватывающей, сколь для современного ребенка полет на самолете.
С высокого сиденья были видны простиравшиеся за живыми изгородями лютиковые луга, на которых лежали коровы, жуя влажную траву; в утреннем тумане смутно вырисовывались большие упряжки, пахавшие землю. В одном месте на изгороди уже распустились первые цветы шиповника, и отец кнутом сорвал цветущую ветку и передал ее через плечо Лоре. Нежные бледно-розовые чашечки цветков были полны росы. Чуть дальше отец остановил Полли, передал поводья матери и спрыгнул на землю.
– А! Я так и думал! – проговорил он, просунув руку в живую изгородь в том месте, откуда на его глазах недавно выпорхнула птица, и вернулся с двумя ярко-синими яйцами на ладони, дал всем пощупать и погладить их, после чего положил обратно в гнездо. Яйца были теплые и гладкие, как атлас.
Копыта Полли цокали по пыльной дороге, сбруя скрипела, колеса с железными ободами дребезжали на каменистых участках. Казалось, большак проложили исключительно для удобства наших путешественников. Никакого движения по нему не было. Фермерские повозки и фургоны пекарей, сновавшие тут по будням, остались во дворах с задранными кверху
Шторы в придорожных коттеджах были опущены, сады пустынны, если не считать притаившейся кошки или дрозда, разбивающего улитку о камень, и дети, трясясь и подпрыгивая на ухабах, ехали по безмятежному утреннему миру, затаив в сердцах счастливое ожидание.
Они переезжали в Кэндлфорд. Поездка в другой город всегда называлась «переездом», ибо сельские жители никогда не говорили просто «поехать куда-то»; ведь по пути надо было совершать подъемы, спуски и объезды, преодолевать препятствия, и этих подъемов и спусков, а также маленьких ручьев, которые приходилось пересекать, дорожных ворот, которые надо было открывать, насчитывалось так много, что слово «переезд», кажется, лучше всего описывало это путешествие.
Ближе к полудню они проехали через какое-то село. Люди в воскресных нарядах стекались к воротам, что вели на церковное кладбище. Сквайр и фермеры, а также старший садовник сквайра, школьный учитель и деревенский плотник были в цилиндрах. Батраки надели котелки, старики – мягкие черные фетровые шляпы. Рядом с мужчинами в цилиндрах шествовали женщины в богатых, темных, тяжелых платьях, державшие мужей под руку, а дети чинно шагали впереди или, уже не столь чинно, позади. Другие селяне, в будничной одежде, очень чистых сорочках и не зашнурованных по случаю выходного ботинках, несли свои обеды в пекарню или стояли группками у ее дверей; а по дороге перед ними медленно переступали взад-вперед две холеные серые лошадки, впряженные в экипаж с кучером и лакеем на запятках, щеголявших в блестящих шляпах с кокардами. Школьники под предводительством учительниц парами направлялись из воскресной школы в церковь.
Село это с его очаровательными коттеджами по обеим сторонам улицы, обсаженной молодыми каштанами, было таким многолюдным и живописным, что Лора сначала приняла его за Кэндлфорд. Но нет, сообщили ей; это вотчина лорда Такого-то. Без сомнения, экипаж и серые лошадки принадлежали именно ему. Это была так называемая образцовая деревня, где в каждом доме было по три спальни и имелись насосы для подачи воды в коттеджи.
Лорин отец заявил, будто там позволяют селиться лишь порядочным людям. Вот почему в церковь явилось так много людей. Казалось, он говорил серьезно, но мама цыкнула языком, и, чтобы задобрить ее, муж заметил, что, по его мнению, пекарня – это отличная идея.
– Ты бы хотела отдавать туда свое воскресное жаркое, чтобы его испекли, и, выходя из церкви, получать его уже готовым? – спросил он маму. Но это, похоже, ей тоже не понравилось; она сказала, что хороший обед состоит не только из жаркого, а кроме того, можно ли быть уверенным, что тебе вернут весь вытопившийся из мяса жир? Забавно, ведь у пекарей частенько бывает в продаже топленый жир. Они уверяют, будто покупают его у поваров из загородных поместий. Но так ли это на самом деле?
Вскоре после того, как образцовое село осталось позади, Полли притомилась, остановилась на дороге, и мама предложила сделать привал, надеть на пони торбу [11] , а самим немного перекусить. Итак, все вылезли из повозки и, рассевшись, словно цыгане, на куче камней, стали лакомиться кексами, пить молоко из бутылки, слушать жаворонков над головой и вдыхать запах дикого тимьяна под ногами. К этому времени семейство уже очутилось в чужой местности, среди больших лугов с одиночными деревцами, где паслись или глазели на путешественников сквозь железные ограды по обочинам дороги стада волов. Отец указал на какие-то земляные укрепления, возведенные, по его словам, еще римлянами, и так хорошо описал древних воинов в медных шлемах, что дети воочию представили их себе; но ни ему, ни Лоре с Эдмундом и в голову не пришло бы, что однажды, еще при их жизни, соседний луг окружат строения, называемые «ангарами», и с него будут взмывать в небо другие воины, вооруженные куда более смертоносным оружием, чем то, которое когда-либо было известно римлянам. Нет, пока тот луг, ровный и зеленый, мирно нежился на солнышке в ожидании будущего, о котором никто и помыслить не мог.
11
Торба – мешок с овсом, надеваемый на морду лошади.