В когтях багряного зверя
Шрифт:
– Кстати, о Закатной Стреле, – оживился капитан Габор. – Помнится, вы говорили, что мы с командой можем там кое-чем поживиться. Понимаю, что ваш друг погиб и что вы не достигли своей цели, и сочувствую вам. И все же, раз Виллравен убрался из форта, мы с ребятами могли бы покопаться в его закромах. Вряд ли он вывез оттуда в трюме буксира все свое добро. Думаю, там и на нашу долю что-нибудь осталось.
– Скорее всего, так оно и есть, – подтвердил я, – и мы не возражаем, если вы это проверите. Только учитывайте, что Кирк может в любой момент туда вернуться, если ему повезет найти в хамаде прицеп от трофейного буксира.
– Прицеп? – недоуменно переспросил капитан.
– Да,
– Ну э-э-э… В таком случае мы будем держать наши орудия в боевой готовности, – заверил нас Ласло, явно не желая отказываться от своих грабительских планов.
– Что ж, в таком случае мы за вас спокойны, – пожал я плечами. – Удачной вам охоты! Но сначала окажите услугу: добросьте нас до «Гольфстрима». А по пути я нарисую вам схему форта и отмечу, где какое добро хранилось у Кирка…
…Домар Тунгахоп был обернут в промасленный саван и сожжен на костре из пропитанных маслом дров вечером этого же дня. На церемонии присутствовали все его выжившие на сегодняшний день товарищи: Сандаварг, де Бодье, Малабонита, я и Физз. Капитан Габор рассыпался в извинениях, но предпочел не мешкая вернуться в Закатную Стрелу и успеть поживиться там до того, как туда вернется разбежавшееся отребье или, упаси Авось, уцелевшие хозяева. Впрочем, никто на Ласло не обиделся, ведь за минувшие сутки он дважды спас наши жизни. Да и кем был для него бывший гладиатор и телохранитель Владычицы Тунгахоп, чтобы Габор скорбел по нему наравне с нами?
Убби обмыл мертвеца от крови, потом пришил ему отрубленную голову и заштопал наиболее жуткие раны. После чего произвел над телом скупой воинский обряд – что-то вроде клятвы на оружии и на крови. У перевозчиков подобных обрядов не было, и мы почтили память самоотверженного героя так, как умели. Гуго испросил у Сандаварга разрешение сказать от имени команды прощальную речь, в чем он был большой специалист. Северянин не питал особого уважения к «башковитому толстяку», но отказать ему не посмел. И затем почти четверть часа стоял с кислой рожей и, скрипя зубами, выслушивал посмертный панегирик Тунгахопу. Настолько велеречивый, что если бы покойный мог сам это слышать, он изумился бы тому, каким, оказывается, он был при жизни добродетельным… да что там – практически святым человеком!
Прах Тунгахопа был развеян Убби по ветру с марсовой мачты. Я невольно отметил, что был бы не прочь, чтобы и меня проводили в мой последний путь таким же образом. Улетающее вдаль, быстро растворяющееся в воздухе облачко пепла выглядело чертовски красиво и поэтично. Даже абсолютно далекий от поэзии Физз, и тот, задрав морду, следил за церемонией с несвойственным ему молчаливым благоговением. Старый вояка Тунгахоп, поди, и не думал, что удостоится таких роскошных похорон, о каких в эпоху Вседержителей не мечтали даже самые богатые купцы, вожди, церковники и градоправители.
Поминали домара исключительно «мозгобойкой», которую он обожал и к которой незадолго до смерти успел пристраститься. Памятуя наше первое неудачное знакомство со спиртом, теперь мы употребляли его маленькими порциями и хорошо закусывали. Все, кроме Сандаварга. Обычай предписывал ему пить за упокой соратника из его посуды, а Тунгахоп за неимением у нас традиционного северного рога всегда пользовался ковшом. Само собой, что домар наливал ковш не до краев, а иначе он вообще вряд ли дожил бы до своей последней битвы. Но на поминках воин должен был в знак уважения к покойному выпить больше, чем обычно выпивал
…И сразу же велел, чтобы мы связали его от греха подальше, поскольку он за себя больше не ручался.
Мы поспешили исполнить его просьбу и прикрутили его к мачте всеми веревками, какие отыскались на палубе. Предосторожность эта оказалась вовсе не лишней. Когда спирт шибанул северянину в голову, все его напускное траурное спокойствие в момент улетучилось. На Сандаварга с новой силой нахлынули пережитые им за день эмоции, после чего он словно обезумел. В адрес Кирка понеслись очередные потоки брани, и дуй ветер в ту сторону, куда он укатил, я бы не удивился, если бы эти проклятья долетели до адресата. Также меня бы не удивило, если бы Убби схватил оружие и отправился пешком за Виллравеном по следам его буксира. Но первым делом скорбящий разбил бы голову не Кирку, а мне. По крайней мере именно это он пообещал сделать, если мы немедля его не развяжем и будем дальше мешать его кровавому возмездию.
Разумеется, у нас и в мыслях не было подчиняться этим угрозам. Наоборот, мы пожалели, что связали невменяемого товарища обычными веревками, а не сковали цепями, что остались у нас с тех времен, когда мы держали у себя в плену дона Риего-и-Ордаса. Благо пьяница был надежно обездвижен и не мог перетереть путы, хотя рвался из них так, что едва не раскачивал мачту. В связи с чем возникла другая проблема: веревки так сильно врезались в тело Сандаварга, что продолжай он в том же духе, в лучшем случае будет покрыт назавтра кровоточащими ссадинами. В худшем – перережет себе вены на запястьях или лодыжках и умрет от потери крови. Сам же он, беснуясь и пуская изо рта пену почище берсерка, не обращал внимание ни на боль, ни на кровь, что сочилась из-под повязок, наложенных поверх его сегодняшних ран.
Не знаю, умирал ли хоть один северянин от того, что спьяну невзначай вскрыл себе вены. Но на трезвую голову Сандаваргу вряд ли понравилась бы такая глупая, бесславная смерть. Нам тоже не хотелось хоронить нашего второго краснокожего друга. Вот только как ему помочь и при этом скоропостижно не скончаться самим? Обычно он даже в гневе сохранял над собой контроль и не причинил бы вред никому из нас. Но к такому Убби я боялся приближаться, даже несмотря на то, что он был связан по рукам и ногам. Сейчас он вряд ли отличал друзей от врагов. Или, вернее, считал врагами всех без разбору – так, как и положено вести себя бешеному зверю.
Хотя нет, одного своего друга северянин все-таки признал. Когда я начал подумывать о том, чтобы угомонить бузотера, стукнув ему по голове обмотанной одеялом железной трубой, внезапно случилось маленькое чудо. А совершил его тот член нашей компании, которому было простительно присутствовать на поминках и не брать в рот ни капли спиртного.
Чудо это было похлеще того, какое свершилось в день знакомства Сандаварга и Физза. В тот день первый на удивление быстро нашел со вторым общий язык, поскольку, как большинство северных воинов, умел говорить на языке животных – хранителей Чистого Пламени. Или, отринув мистику – просто знал и умел воспроизводить подмеченную еще его предками систему звуков, которыми общаются в дикой природе рептилии-мутанты вроде Физза. С помощью этого шипения их можно «уговорить» выполнять несложные действия, что Убби впоследствии не раз нам демонстрировал. И разумный ящер вовсе на него не обижался – напротив, был счастлив поболтать с ним по-свойски. Что немудрено, ведь мы этого не умели, и Физз, прожив бок о бок с человеком не одно десятилетие, изрядно соскучился по родному языку.