В кольце твоих рук
Шрифт:
Ей захотелось поведать Саймону о всех своих радостях и горестях, открыть все свои секреты. Например, рассказать, как она боялась, когда попала в тюрьму, и как отчаянно забилось ее сердце, когда он вдруг возник на пороге ее камеры. Она хотела смеяться вместе с ним, соблазнять его, целовать, хотела, чтобы это повторилось снова, чтобы это повторялось всегда…
И почему, собственно, это не может повторяться всегда?
Сторм осторожно дотронулась до его лица, словно желая разгладить складку, легшую между его бровей. Саймон открыл
— Ах фермер! — произнесла она. — Родной мой… Почему мы с тобой не можем делать только это? Почему мы все время деремся?
Саймон не мог сдержаться, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Он не отрываясь смотрел на женщину, лежащую рядом с ним, — лицо ее раскраснелось, глаза возбужденно горели, одежда пришла в беспорядок, золотисто-янтарные волосы разметались по полу… Саймону хотелось любоваться ею, дотронуться до нее, поцеловать, снова заняться с ней любовью — заниматься с ней любовью всегда, всегда… Когда он держал ее в руках, он забывал самого себя, забывал весь мир…
До него, словно откуда-то издалека, из другого мира, донеслись вдруг голоса слуг, позвякивание посуды в кухне, скрип колодца — звуки обычной, повседневной жизни… Взгляд Саймона вдруг упал на дверь, в которую могли войти в любой момент… Реальный мир снова вернулся на свое место, и Саймона вдруг охватил леденящий душу ужас.
Оправившись от потрясения, Саймон резко сел, приглаживая растрепавшиеся волосы и стараясь успокоить дыхание. Сторм машинально села рядом с ним, положив ему руку на плечо. Он не отрываясь смотрел на нее. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам, расстегнутое платье обнажало нежную, словно персик, грудь, задравшиеся юбки открывали бедра… Ни у одной женщины Саймону не доводилось видеть таких красиво очерченных бедер. Он снова хотел ее так, словно за минуту до того не удовлетворил свою страсть…
Он начал приводить в порядок свою одежду, заправляя рубашку, застегивая штаны.
— Ты тоже застегнись, — хрипло сказал ей он.
Сторм немного поколебалась, но затем все-таки застегнула платье и оправила юбки. Но Саймон по-прежнему не мог отвести от нее глаз.
Неужели все это и впрямь было? Все произошло столь быстро, что ни он, ни она просто не успели опомниться. Как он мог так потерять контроль над собой — ведь за минуту до того они были смертельными врагами…
Она его пленница, а не наложница — как он мог забыть об этом и о том, что она сделала с ним тогда? Ну хорошо, пусть не пленница, пусть гостья, — но овладеть ею, словно дикарь, прямо на полу в библиотеке, куда может войти Августа…
Ему хотелось обвинить в том, что произошло, одну лишь Сторм… Но нет: он сам это сделал — он, Саймон Йорк, который всегда так гордился своей выдержкой, своей трезвостью, — и никто не принуждал его к этому.
Саймон встал, ища свои башмаки и стараясь не смотреть на Сторм.
— Извини, — пробормотал он. — такого больше не повторится.
Он
— А собственно, почему, фермер? — удивленно спросила она. — Разве ты жалеешь? По-моему, лучше этого ничего в мире быть не может!
Она сидела на полу, обхватив колени руками и недоуменно глядя на него. Лоб ее был нахмурен, на губах еще горели его поцелуи… Казалось, она даже не сердилась на него, просто недоумевала.
Саймон перевел дыхание и закрыл глаза. «Лучше этого ничего в мире быть не может»… Никто никогда не дарил ему такой радости, ни с кем он не забывался до такой степени. Вот и сейчас ее невинный вопрос совершенно сбил его с толку.
— Так дальше не будет продолжаться, — сказал он твердо.
Сторм почувствовала, как жар приливает к ее лицу.
— Но в чем дело? Тебе не понравилось? По-моему, на этот раз никто не приставлял тебе кинжал к горлу!
— Нет, не приставлял, — рассеянно пробормотал он, не глядя на нее.
Как равнодушно звучал его голос, какими неподвижно-гранитными показались ей вдруг его плечи… Сторм захотелось вскочить, подбежать к нему, схватить и повернуть к себе, чтобы наконец прочесть в его глазах, в чем причина столь внезапной перемены… Ну что она сделала? Ничего! Тем не менее, он явно сердится на нее за что-то…
Кулаки Сторм сжались помимо ее воли. Ей вдруг снова захотелось броситься на Саймона, унизить его, растоптать…
— Да что с тобой такое? — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Еще минуту назад я тебе нравилась, а теперь ты говоришь, что это не может продолжаться! С чего ты вдруг так взбесился?
— Просто этого не должно быть! Это ненормально!
— Ха! — воскликнула Сторм, словно желая отделаться от того, что ей было непонятно. Наверное, сейчас он снова начнет говорить, что у цивилизованных людей так не принято.
— Какое мне дело до того, что нормально, а что ненормально для кого-то! — воскликнула она. — Я всегда делаю только то, что хочу сама!
Саймон как-то странно посмотрел на нее. Он все еще хотел ее — хотел взять ее голову в свои сильные руки, целовать эти чувственные, зовущие губы, ласкать стройное юное тело…
— В этом-то твоя и беда, — произнес он, пожалуй, резче, чем следовало бы. — Ты всю жизнь делала лишь то, что сама хотела, — и это привело тебя к виселице!
Последние слова вырвались у него как-то сами собой, он не хотел произносить их — это было слишком жестоко по отношению к Сторм…
Но Сторм, казалось, не обиделась. Она лишь произнесла, задумчиво грызя ноготь:
— Ты и в самом деле собираешься отдать меня им, чтобы я болталась на виселице, фермер?
Саймон похолодел.
— Дело не в этом, — поспешно произнес он. — Просто в мире существуют законы и правила, и мы должны им подчиняться. Есть вещи, которых мы просто не можем себе позволить, как бы ни хотели.