В компании куртизанок (Жизнь венецианского карлика)
Шрифт:
Она еще возится со своими флаконами, как вдруг внизу слышится какой-то шум. Что мне думать? Что Мерагоза передумала и вернулась, чтобы попросить прощения?
Я выбегаю из комнаты и вижу, что он уже на повороте лестницы. На нем нарядный плащ и новый бархатный берет. Одежда почти сухая — значит, он прибыл сюда на лодке, хотя для того, чтобы узнать дорогу, кто-то, наверное, шел за мной по пятам. Проклятье! Опять виной всему моя неосторожность!
Но теперь поздно преграждать ему путь. Я быстро шмыгаю обратно в комнату и беззвучно шепчу Фьямметте его имя. Она встает
Платье с чужого плеча, волосы с чужой головы… Но красота — по-прежнему своя! В этом нет никакого сомнения — свидетельством тому глаза незваного гостя.
— О… о… Фьямметта Бьянкини, — произносит он, смакуя ее имя во рту словно лакомство. — Что за дивное и долгожданное удовольствие — снова видеть тебя!
— Согласна, — отвечает она неторопливо, и по непринужденности ее тона можно подумать, будто она все утро ждала его прихода.
Я не устаю удивляться: когда мир вокруг нее рушится, удары судьбы, от которых другие в бессилье исходили бы слезами, похоже, только придают ей еще больше силы и спокойствия.
— Венеция — большой город. Как же ты нашел нас, Пьетро?
— А… Прошу прощения. — Он бросает на меня беглый взгляд. — Я не хотел нарушить свое слово, Бучино. Но ты уж очень заметный новичок в этом городе. Если знать, что ты здесь, то нетрудно выяснить, куда ты ходишь и куда возвращаешься.
Торговцы старьем и ростовщики. Ну конечно. Особой хитрости тут не требуется. Надеюсь, тот, кто выслеживал меня, уже заходится кашлем, подхваченным под дождем.
Аретино снова поворачивается к Фьямметте, и они смотрят друг на друга.
— Как давно мы не виделись.
— Да, очень давно.
— Должен сказать, ты… лучезарна. Да, ты все такая же лучезарная!
— Благодарю. А ты, кажется, немного расплылся. Впрочем, богатству полнота идет.
— Ха-ха-ха! — Его смех слишком непринужден, чтобы выражать еще что-нибудь, помимо удовольствия. — Нет на свете ничего острее и слаще, чем язычок римской куртизанки. Бучино говорил мне, что ты спаслась, и я рад, что твой ум остался столь же острым, сколь совершенным тело: я ведь слышал самые жуткие рассказы. Знаешь, я же предсказывал, что все это произойдет. Я напророчил это еще в прошлом году, в Мантуе.
— Ну, разумеется. Значит, тебе приятно было бы услышать, что наемники, ворвавшись в Рим, выкрикивали твои строки о вырождении и порочности Святого престола.
— Нет, я… Я не слышал, я не знал… Это правда? Мои строки? Господи… А ты ничего мне не сказал, Бучино.
Он глядит на меня, и я изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Но он слишком проницателен и сразу все понимает.
— А! Мона Фьямметта! Как это жестоко — насмехаться над чувствами поэта! Но я тебя прощаю, твои колкости… превосходны. — Он мотает головой. — Должен признаться, я, кажется, соскучился по тебе.
Она уже открыла рот, чтобы отпустить очередную шутку, но вдруг что-то в его тоне заставило ее остановиться. Я вижу, что она колеблется.
— Взаимно, синьор. Я тоже… по-своему. Как пережил
Он пожимает плечами и поднимает руки — одна из них согнута.
— Господь милостив. Он подарил мне две руки. Немного упражнений — и левая уже способна писать правду не хуже правой.
— Надеюсь, даже чаще, — вставляет Фьямметта с легким ехидством.
Он смеется:
— Неужели ты все еще держишь обиду на меня из-за нескольких стихотворных строчек?
— В этих стихах — сплошная ложь. Ты никогда не спал со мной, Пьетро, и было подло утверждать обратное.
Аретино переводит взгляд на меня и тут, кажется, впервые замечает Корягу, которая молча застыла словно камень.
— Что ж… — Кажется, он слегка пристыжен. — Смею надеяться, мои похвальные отзывы тебе не навредили. Но, cara, [6] я пришел сюда не затем, чтобы растравлять старые раны. Видит Бог, довольно! Нет, я пришел предложить тебе свои услуги.
6
Дорогая (ит.).
Она ничего не отвечает. Я хочу, чтобы она взглянула на меня — нам ведь предстоит разговор, но она не сводит глаз с Аретино.
— Судьба улыбнулась мне в Венеции. Я живу в доме на Большом канале. Иногда я развлекаю гостей — ученых, кое-кого из богатых купцов, знатных ценителей художеств, которыми полон этот удивительный город. И по таким случаям я приглашаю очаровательных женщин…
Я вижу, как в глазах Фьямметты вспыхивает ярость.
— Разумеется, никто из них не может равняться с тобой, но по-своему они милы. Если бы ты пожелала навестить нас всех как-нибудь вечером… то, я уверен…
Он не договаривает. О, это педантичное искусство оскорбления! Хотя на карту поставлено наше будущее, я не могу не радоваться. Потому что давно уже не видел, как она схлестывается с таким достойным противником.
От ее взгляда в комнате как будто стало холоднее. Она с усмешкой встряхивает новыми кудрями, красиво рассыпающимися по плечам. Боже, благодарю тебя за алчных монахинь!
— Скажи мне, Пьетро, неужели у меня вид женщины, которая нуждается в благодеяниях?
От ее смелости у меня перехватывает дух.
— Нет, конечно, по тебе самой этого не скажешь. Но… — И он поднимает здоровую руку и показывает на стены комнаты.
— А! — Смех Фьямметты похож на звон серебряной ложки, которой ударили по стеклу. — А, ну конечно. Ты проследовал за Бучино и решил… О нет, прошу прощения. Это не наш дом.
Я, наверное, таращу глаза от такой дерзкой лжи, а она уже поворачивается к Коряге:
— Позволь познакомить тебя с Еленой Крузики, знатной прихожанкой здешней церкви. Как видишь, Господь наградил эту добрую душу иным зрением, нежели нас: она слепа к недостаткам мира и ближе к его истинам. Мы с Бучино часто навещаем ее, потому что она нуждается в утешении и беседе, а также в одежде и провизии. Елена?