В конце времен
Шрифт:
– Хронос?! – изумился Доминик. – Конечно, помню! Но как ты догадался о том, что я – это я, ведь никому из нас не было разрешено писать свое настоящее имя?
– Ты дал очень точный словесный портрет, а у меня отличная память на такие вещи! Ты не сильно изменился за эти годы.
Камердинер Кащлянул, напоминая о том, что сейчас не время для посторонних бесед, и Эрнест приглашающе провел рукой, указывая на бесчисленные банкетные столы: мол, проходите, присаживайтесь, мы очень рады.
– Позже договорим, – сказал он, Доминик кивнул. Нежданно-негаданно встретить здесь своего старого друга по почтовой
Кащей прошелся по рядам и, словно случайно что-то уронив, нагнулся и заглянул под скатерть в одном из мест, где недавно подкинул смеющийся мешочек. Тот лежал на прежнем месте, но вот соседний уже успели прибрать к рукам. Представив, как отреагирует человек, из кармана которого внезапно раздастся ехидный заливистый хохот, Кащей догнал царевича и советника, вместе с которыми и уселся поближе к царскому трону. И сделал он это не потому, что хотел быть ближе именно к царю, а потому что в первый ряд рвался уже знакомый по парикмахерской барон.
Нахально застолбив себе занятое кем-то место (владелец ненадолго отлучился, неразумно оставив на стуле свою шляпу с пером), он приказал проходившему мимо официанту:
– Уберите это!
Официант молча подхватил шляпу и отнес на вешалку. Барон, довольный собой до невозможности, сел за стол и сказал сидевшему недалеко пожилому графу:
– Я никогда ничего не делал сам, потому что это ниже моего призвания! Я родился, чтобы повелевать людьми!
Граф скривился:
– Тебя что, до сих пор из ложечки кормят, раз тебе ниже призвания ложку в руки взять?
Барон поджал губы и отвернулся.
– Много ты понимаешь в жизни, старый графин! – и с удвоенной энергией зачесал голову. Парик держался стойко – насчет этого Кащей был абсолютно спокоен, куда больше его интересовало, кто сядет напротив – от этого зависело, какой реакции стоило ожидать.
Дворцовый оркестр наяривал что-то романтично-залихватское, когда в зал вкатили большую бочку с известной Кащею надписью. Официанты закружили вокруг нее с закрывающимися графинами. Главный повар самолично разлил вино, умудрившись обойтись малым количеством пены и, словно между делом, отставил один графин в сторону. Для себя. Официанты разносили вино по столам.
– Слушай, Доминик, – внезапно спросил Кащей, отрывая царевича от нахлынувших воспоминаний о длительной переписке, начавшейся еще в далекие детские годы, – в вашем царстве не ходило никаких историй и легенд о старом сундуке, который невозможно открыть ни одним ключом, отмычкой или динамитом?
– А что такое «динамит»? – повернулся к нему Ларриан, до этой поры из почетного далека рассматривавший портреты предков царевны. Множество веселых и грустных лиц сменяли друг друга, и на их фоне особняком смотрелись два царя, которые выглядели настолько устало, что казалось, будто позирование перед художником лишило их последних сил. Еще один выбивающийся из общего ряда царь сидел на троне с мрачной решимостью в глазах. Видимо, был стопроцентно уверен в том, что портрет получится никудышным и можно будет со спокойно спящей совестью отрубить горе-художнику голову Но поскольку портрет висел на почетном месте, бояться за жизнь художника уже не стоило.
– Это… – Кащей запнулся, – лучше я потом наглядно продемонстрирую,
– Ладно, только не забудь, – Ларриан поглядел в сторону толпы и радостно улыбнулся: – Я на минуту, господа, увидел старых знакомых!
Мимо них прошли изрядно озадаченные происходящим царевич и царевна. Выслушав последнее приветствие и поздравление, они пригласили гостей к столу, а сами направились к трону, поговорить с царем. Кащей прислушался к их тихому разговору.
– С ума сойти, какие гости пошли! – делился своими впечатлениями обескураженный царевич. – Что это на них нашло? Были такие замечательные поздравления, спокойные, без изысков. Но нет, какому-то идиоту это показалось слишком пресным. Давай стихами говорить! Господи боже!
– А что, оригинально звучало, – отозвалась не менее обескураженная царевна. – Стихи – это очень романтично! Хотя согласна: «Я подошел к тебе своей любовью безмятежной окрыленный, я видом был твоим загадочным плененный» – это графоманство. Зато от чистого сердца. И белый стих у кого-то звучал.
– Это был серый стих, а не белый! – с толикой мрачности проговорил Эрнест. – А плясовая – это тоже романтично? Ну ладно, гопак с речитативом – это внушает уважение, исполнение песни с игрой на ложках – тоже ничего, но зачем устраивать настоящий театр мимики и жеста?! Я не профессионал, я не знаю, что они хотят сказать своими телодвижениями, чего издеваться-то?
«Не вынесла душа стихов поэта…» – сочувственно подумал Кащей.
– Тихо-тихо! – прошептала Лилит. – Не так громко, люди услышат. Может, они ночами не спали, репетировали номера, а ты возьмешь им и настроение испортишь?
– Они их не репетировали, они их откалывали, – возразил Эрнест. – Последний вообще посудой жонглировать начал! Хорошо хоть, официанты быстро принесли новые тарелки взамен разбитых. Перед гостями неудобно.
– Перед теми, которые пели и плясали? – уточнила царевна. – Да брось ты! Здесь все веселятся.
Мимо них с радостно светящимся взглядом пробежал обнимающий бочонок гость неопределенного сословия. Счастливая, но недоуменная парочка притихла, взирая на него с неподдельным испугом.
– Я и вижу, – мрачно сказал Эрнест, когда гость затерялся в толпе.
– Что это с ними сегодня? – изумилась Лилит. – Раньше были вполне нормальными людьми. Может быть, они сами нервничают?
– Им с какой стати нервничать, дорогая? Не у них помолвка!
– Не знаю, – Лилит пожала оголенными плечами. По белому с оранжевым оттенком праздничному платью пробежали искорки от микроскопических блесток. – Надеюсь, они скоро успокоятся и перестанут сводить нас с ума.
К Доминику и Кащею подошел советник, не менее озадаченный, чем виновники торжества.
– Возможно, я чего-то не понимаю, но здесь творится что-то странное! – полушепотом поделился он своими впечатлениями, одновременно озираясь по сторонам.
– Что именно? – хором спросили Кащей и Доминик.
– Люди до сих пор носятся с пустым бочонком, передавая его из рук в руки. Мои друзья уже похвастались, что немного подержали это редкое сокровище в собственных руках и приобщились к какой-то небесной благодати, – пустился в пространные объяснения советник. – А я никак не могу вспомнить ни одного обычая или ритуала, подходящего под эти действия.