В краю гор и цветущих долин
Шрифт:
– Нам нужен человек, который будет заниматься агитацией в сетях. ЦК настаивает, что каждое местное отделение должно развиваться в этом направлении, и, конечно, мы привлекаем молодёжь. Вы у нас в таких вещах разбираетесь.
Козинцев перебил её:
– Роза Алексеевна говорит о работе в социальных сетях. Твоей задачей будет вести аккаунты местного отделения партии, обеспечим тебе рабочее место, всеми методическими материалами снабдим. Работа творческая, нестандартная, что скажешь?
– Я согласен.
– Тогда мы тебя оформим с понедельника, так удобнее будет, да, Роза Алексеевна?
С этими словами для Петра Мельниченко началась политическая жизнь.
3
Партийный актив готовился к проведению конференции по выдвижению кандидата в губернаторы. Адская духотища мучила набившийся в актовый зал Комитета народ. Бабушки и дедушки, несколько молодых мужчин и женщин обмахивали лица партийными газетами. Окна были открыты, но летний воздух, сухой и неподвижный, не мог дать спасения. Наконец кто-то додумался включить кондиционер. Когда полилась искусственная прохлада, делегаты несколько расслабились, а кое-кто вздохнул с облегчением.
Пётр, сидя на корточках в углу зала, проверял готовность большой стационарной колонки исполнять гимн СССР. Втыкал флэшку с записью, регулировал громкость, настраивал звучание, вынимал флэшку и начинал по новой. Вдруг кто-то навис над ним неприветливой тенью. Пётр поднял взгляд. Мансур Азарович – башкир преклонного возраста, член партии с 1968 года, чьи густые азиатские брови свисали на глаза – тыкал ему в лицо листком с напечатанным текстом.
– Надо размножить. Вот.
На дедушке красовался китель с наградами и фуражка с красной звездой. Во всём его облике чувствовалась офицерская закалка.
– Это воззвание к рабочим троллейбусного депо, его нужно срочно распечатать. Сделай, пожалуйста.
Пётр поднялся с корточек, взял в руки листок – мелкие буквы, сплошные и огромные, точно кирпичи, абзацы. Глядеть было скучно на такое воззвание, не то, что читать.
– У меня времени нет, – он слегка пнул колонку. – После конференции или в понедельник только.
– Слушай, сделай сейчас. Срочно надо.
Прямо над головой Мансура Азаровича висел прямоугольный транспарант «От каждого по способностям – каждому по труду!». «И все здесь верят в те лозунги, – думал Пётр. – И вот это воззвание к рабочим – какая наивность. Какая старческая закостенелость. Если бы не кондиционер, можно было подумать, что сейчас конец 80-х. Такое эхо страны, которой больше нет… но я не эхо».
– Не буду, – ответил он наглым вызывающим тоном. Он мог бы ничего не говорить, молча развернуться и уйти, и, может, так было бы правильнее. Но Пётр хотел усугубить. Хотел уязвить гордость советского офицера.
– Петя, зайди, пожалуйста, – выглянула из кабинета Роза Алексеевна.
Он зыркнул на Мансура, как бы желая сказать: «Нет времени, понял». Хорошо было бы в придачу ещё и язык показать, но это было бы слишком.
В кабинете собрались, помимо Алексеевны, Штепа Елизавета, Прибрежный и Козинцев. Разговор между ними, по всей видимости, выдался нелицеприятный.
– Скажи, пожалуйста, – Козинцев обратился к Петру, – ты все документы сдал на кандидата в депутаты?
Лицо Петра сделалось
– Так чего ты тянешь? У нас сроки поджимают. Вы мне так всю предвыборную кампанию завалите. Какие документы ему остались?
Прибрежный дёрнул усом:
– Надо получить справки о нежелании состоять в гражданстве Украины, – и взглянул на Штепу. – И Елизавете так же.
– Вы с этими справками не затягивайте, – голос Козинцева стал обыденным, но не утратил своей твёрдости. – Это уникальная ситуация, как будто из пальца высосана – справки эти. Тут мы можем хорошо так пролететь. Как говорится – замах рублёвый, удар херовый. Я прошу вас, Геннадий, держать это на контроле.
– Михаил Андреевич, я не могу всего успевать, я бухгалтер, у меня дебеты с кредитами.
– Если бы ты своими обязанностями весь день занимался, но нет, пасквили в газеты мы пишем, статьи придумываем. Я вам ещё раз говорю, давайте мы не будем размениваться, у каждого есть свои должностные обязанности, их и надо выполнять.
– Петь, Петь, – пропищала Лиза. – Там маленькая ошибочка в докладе мандатной комиссии, можешь, пожалуйста, перепечатать. Я тебе сейчас скину на почту, что нужно исправить.
В присутствии Козинцева Пётр не находил смелости дерзить. Он промычал «угу» и пошёл на рабочее место. В спину раздался голос Розы Белоусовой:
– Никакой ответственности у молодёжи, никакой.
Он включил компьютер. На экране только-только выплыла заставка Windows XP, как в кабинет вошли Козинцева и Азарович.
«Наябедничал» – догадался Пётр.
– Напечатай, пожалуйста, Мансуру прокламации, – бросил Михаил Андреевич.
И никуда не деться – Козинцеву достаточно было выдать одно лишь указание, чтобы отношения между людьми урегулировались, а работа коллектива упорядочилась. Пришлось вставать, тащится в коридор и запускать ризограф.
– Двести штук, – Азарович с таким отвращением глядел на трясущийся, издающий скрежетание агрегат, словно боялся, что ризограф вместо бумаги проглотит его самого.
– Я не люблю, когда наблюдают, как я работаю, – Пётр вытащил из лотка выпавший пробный экземпляр. – Вот, пойдёт?
Дедушка недовольно просопел:
– Хорошо, – и удалился в актовый зал регистрироваться на конференцию.
Тяжёлое ощущение бессмысленности сдавило юношу: «Кого это может впечатлить? Никто не будет их даже читать! Зачем я делаю это?» Ризограф с треском и грохотом заглатывал чистые листы бумаги, пропускал через своё чрево и выплёвывал лишённые души прокламации, изобилующие всевозможными марксистскими клише – от «трудового народа» до «пролетарского сознания».
– Привет, – раздался за спиной прекрасный девичий голос. – Я по делу, есть минута?
Сердце Петра затрепыхалось. Лера – как хорошо среди гнетущей суеты и потухших старческих лиц увидеть это юное живое существо!
– Конечно, есть, пойдём в кабинет.
Ризограф остался работать без присмотра.
– Я принесла тут кое-что, взгляни, будь любезен.
Пётр взял из её рук заявление о выходе из Союза. И тут же вся радость погасла, и вместо света что-то страшное и пугающее нависло над ним.