В краю Сорни-най
Шрифт:
Первое заседание городского Совета превратилось в настоящий праздник. И как же не праздновать! Ведь все построено своими руками. Там, где год назад стояли кедры, выросли дома; где льнули к берегу юркие рыбацкие лодчонки, громоздятся баржи, речные трамваи, катера; там, где сушились рыбацкие сети, развеваясь на ветру на крылатых вешалах, как огромные журавли с длинной шеей, наклоняются к баржам краны; там, где сияли лишь одинокие костры охотников да холодные звезды, сегодня зарево электрического света…
Я с трудом нашел старую часть Урая с почерневшими от времени домами. С трудом нашел и дом моего нового знакомого. Может быть,
— Двадцать два года ходил за зверем! Теперь его стало мало, — вздыхает манси. Печально смотрит он на поржавевшее ружье, которое висит на стене. — Олень, лось — как рогатый скот. Много было!
На сундуке у стены сидит старушка в повязанном накрест платочке. Морщинистое лицо ее мне напоминает глинистый берег речки, с которого совсем недавно сошла вода и земля не успела еще потрескаться. В жилистых пальцах ее, где сияют тусклым светом два кольца, дымится древняя трубка. В глазах ее еще не угасло любопытство.
— Улыпыл самолётыл ёхтыс? — спрашивает она сына по-мансийски. — На чем только не ездят теперь люди! — сама с собой говорит она…
Желтые мережи на изгороди, небрежно выструганные чучела на стене старого дома, и эта бабушка, и напевная мансийская речь…
В кабинете главного инженера Якуба Мохамметовича Шамсутдинова звучит башкирский язык.
— Новая Башкирская республика! — шутят в Урае.
— Когда-то на Волгу осваивать второй Баку вот так же пришли нефтяники Азербайджана. Передали свой опыт нам, — говорит Якуб Мохамметович. — А теперь вот и наша очередь передавать опыт добычи нефти…
Хорошо в конторе главному инженеру, а на буровой лучше. И полуглиссер мчится по бурым волнам таежной Конды, рассыпая радужный бисер. Кажется, даже волны пахнут нефтью, торфом, болотом. Мелькают сосны. Золотятся песчаные отмели в лучах скупого осеннего солнца. И рыбаки, словно коряги на отмели, застыли в ожидании, когда клюнет. А мы летим…
Показалась первая вышка. Нет, она совсем не похожа на древнего мамонта, четырьмя ногами вкопанного в землю. Она легкая, изящная! Древним мамонтом мне когда-то показалась знаменитая березовская вышка, давшая миру первый сибирский газ осенью пятьдесят третьего года. Далеко шагнула техника!..
Буровой мастер Шакшин Анатолий Дмитриевич. Высокий, сухощавый, неразговорчивый. Может быть, оттого, что всегда в лесу и «разговаривать» приходится чаще с буровой? А на устах у нее гул моторов и песни ветра… А мне так хотелось услышать о Москве, где он участвовал в работе конференции советской общественности в защиту мира, об интересных встречах и о том, как идет у него соревнование с Урусовым.
Урусов… Кто он такой? Буровик-разведчик.
Нефть ищут годами. Найти ее удается только самым упорным.
Девять долгих лет искал сибирскую нефть Урусов. Девять бесконечных лет бурил он со своей бригадой — и каждый раз впустую: ни одной живой скважины. Сколько бессонных
И все же аромат тюменской нефти вдохнуть первым было суждено ему, Урусову Семену Никитичу. Это случилось здесь, в глухой шаимской тайге, весной 1960 года. Забил фонтан, один, второй, третий… Потом Урусов станет депутатом Верховного Совета РСФСР, станет Героем Социалистического Труда, лучшим скоростником страны, но главным его именем останется: первооткрыватель тюменской нефти!
Урусов и Шакшин — два командира, два мастера. Только один — буровик-разведчик, другой — буровик-промысловик. Один ищет нефть, а другой найденную нефть подготовляет к добыче. Без второго открытые запасы будут мертвыми. А бурить и тому и другому надо. Вот и соревнуются. Чья бригада больше метров пробурит за одно и то же время, кто быстрее буровые вышки построит? За экономию средств и времени. Понятно это, наверное, не только экономистам. В первый год Шакшин уже «наступал на пятки» опытного буровика, изучившего все капризы Севера. Учился Шакшин и смотрел дальше. Присматривались буровики к Северу, учились у старых разведчиков, приспосабливались к суровым условиям и старались найти «свой почерк».
Уже в 1966 году бригада Шакшина достигла выдающихся успехов. Она пробурила за год 40 161 метр, а бригада прославленного первооткрывателя шаимской нефти — 29 325 метров. Шакшину присвоили звание Героя Социалистического Труда, избрали депутатом Верховного Совета СССР. Не отставали и другие бригады Шаимской конторы бурения. Бригады прославленных буровых мастеров Григория Петрова и Сабита Ягафарова не раз потом обгоняли Шакшина, не раз ставили всесоюзные рекорды бурения. Рабочие бригад Шакшина, Петрова, Ягафарова добровольно приняли на свои плечи двойной груз. Каждый работает за двоих. Сократились затраты на бурение. Они составляли половину себестоимости нефти. В таежном Шаиме родился не только трудовой подвиг, но и новая организация труда, новая технология бурения.
На шаимской земле я впервые увидел шагающую по тайге буровую вышку. Я не оговорился — шагающая вышка. Над тайгою то замирает, то гремит громом. А дирижирует новой мелодией тайги бригадир монтажников Николай Иванович Литовченко. Вот он стоит в выцветшей то ли от солнца, то ли от охлопьев глины спецовке.
Тишина. Слышно даже, как летит комар. Взмах руки. Тонкий свист. Дружно зарокотали тракторы, натянулись тросы. Вздрогнул стальной великан, что-то прозвенело наверху, но буровая не сдвинулась с места. Монтажники, трактористы собираются на совет… Потом оживают бульдозеры. Как зубастые звери, они впиваются в землю. Валятся сосны и ели, укутанные в игольчатую шубу, перед железными зубами со стоном куда-то ползут. И земля, недавно глядевшая живыми глазами брусники, зелеными листиками морошки, седая земля с белеющими волосами мха, глядит уже темными глазами торфа, слизана она вся, причесана. Скоро по ней опять поползут тракторы. Тонкий свист бригадира, властный взмах руки, говорливый танец пальцев — и буровая вздрагивает и медленно, словно нехотя, поворачивается к прорубленной просеке. И стальной великан, похожий на скелет гигантского чудовища, шагает по тайге. Шагает и качается, но не падает. И мне кажется, что сосны и кедры дрожат, боясь, чтобы он не свалился, не задавил их, оставшихся. И я, как заколдованный, смотрю вслед великану, который повинуется взмахам рук Литовченко.