В крымском подполье
Шрифт:
Луговой крепко пожал мне руку, и они ушли вперед. Партизаны, а с ними и я, двинулись к лесу. Ко мне подошел какой-то человек.
— Вы товарищ Козлов? — шопотом спросил он.
Я вздрогнул:
— Нет!
Ярко светила луна. Приглядевшись, я узнал знакомого партизана из керченских каменоломен.
— Я — Кущенко из Керчи. Помните?
— Хорошо помню и узнаю тебя, Андрей. — Я взял его под руку. — Только запомни: в лесу я не Козлов, а Василий Иванович. Никого не знаю, и меня никто не должен знать.
— Понятно. Давайте ваш мешок, помогу.
Начался
На горе сделали привал. Я повалился на траву.
«Вот тебе и „никакого физического напряжения“, — вспомнил я совет врачей и подумал:
— Если выдержу я эти путешествия, значит врет медицина».
Вспомнил о фляжке с вином, с удовольствием выпил сам и угостил Андрея.
— Хорошее вино. Я уже забыл, как оно пахнет, — сказал он.
— Далеко лагерь?
— Весь штаб здесь. Где прикажут, там и лагерь будет. Думаю, недалеко, километров пять.
— И все по таким дорогам? — вздохнул я.
Он сочувственно улыбнулся:
— Партизанские тропы все такие.
Растянувшись на траве, я с наслаждением отдыхал.
Вдруг вверху недалеко от нас раздался пронзительный протяжный крик: «У-у-у! У-ху-ху! Ху-у-у-у!»
Эхо странного, пугающего крика прокатилось далеко по лесу к вершинам гор. Крик повторился.
— Молчи, гадюка! — послышался раздраженный шопот. — Накличешь опять прочес.
Кто-то сдержанно засмеялся.
— Что такое? — спросил я у Андрея.
— Это наш ночной спутник — филин. Неприятная птица.
Минут через пятнадцать мы бесшумно поднялись и двинулись дальше. Снова спустились в балку, где весело журчала по камням горная река Бурульча, набрали в фляжки холодной воды, освежились и начали взбираться на гору. Часа через два изнурительного пути до нас по цепочке дошла команда:
— Располагаться здесь.
— Где мы находимся? — спросил я у Андрея.
— Кажется, в Стреляном лагере.
— Почему «Стреляный»?
— Здесь мы давали салют, когда наши взяли Харьков.
Люди чувствовали себя здесь свободнее. Послышались разговоры, смех. Огоньки цыгарок освещали молодые лица.
— Немцы ночью ходят по лесу? — спросил я у Андрея.
— Нет. Ночью мы в лесу хозяева. Но всегда, когда идешь по лесу — и днем и ночью, — приходится быть настороже, к каждому кустику приглядываться и заметать следы. Бывают засады, встречается разведка противника. Недавно был такой случай. Ночью мы возвращались с Большого аэродрома в лагерь. Разведка противника проследила нас. За ночь мы сделали в два конца около пятидесяти километров. Представляете, как мы измучились. Ну, конечно, добрались до лагеря и заснули как убитые. На рассвете противник неожиданно напал на нас. Мы вскочили. Принять бой уже поздно было: противник подошел слишком близко. Пришлось удирать. Кубарем скатились по крутому обрыву. Словом, «весело было нам». Но мы быстро привели себя в порядок, обошли немцев с другой
— А охрана лагеря имеется?
— Имеется. Все в наряды ходим. Кроме того, кругом штаба в балках стоят наши отряды и заставы.
Мы поговорили немного и заснули, но спать пришлось недолго. Чуть светало, когда меня разбудил Андрей:
— Вставайте.
Он уже умывался из фляжки.
— Что случилось?
— Ничего. Но мы, лесные жители, поднимаемся с рассветом. В эту пору нас чаще всего посещают фрицы. Все вещи держите наготове. Сейчас, Василий Иванович, Москву послушаем, последние известия узнаем. Я ведь радистом при штабе. Вот в этих двух чемоданах наша радиостанция.
Мы находились на отлогом склоне горы. Зеленые кусты и ветви огромных деревьев закрывали нас со всех сторон. Партизаны приводили в порядок вещевые мешки, осматривали оружие. Одеты они были пестро: в ватники, пальто, шинели. Но, видно, следили за собой: одежда помятая, однако чиненая, все побриты, подстрижены. Несколько товарищей с котелками и фляжками спустились под гору и вернулись с водой. По три — пять человек садились на траве в кружок завтракать. На завтрак были лепешки, испеченные на костре, натертые чесноком. Запивали водой.
Зуйские леса, где мы теперь находились, небольшие, изрезанные вдоль и поперек дорогами, были густо окружены татарскими селами, где стояли гарнизоны из румын, немцев и добровольцев-татар. Они часто прочесывали леса, и партизанам приходилось маневрировать. Тесное вражеское окружение и частые переходы по труднопроходимым тропам не давали им возможности обзаводиться транспортом. В этих условиях общая кухня была неудобна, и ее пришлось ликвидировать. Каждый партизан получал паек на пять дней, сам пек лепешки и готовил себе пищу.
— Вчера из-за приема ваших самолетов вечером не разводили костров и ничего не смогли приготовить, — рассказывал мне Андрей. — Поэтому и завтрак у нас сейчас такой скудный. А днем зажигать костры не разрешается: над лесом то и дело летают немцы.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я держался вдали от штаба. В лагере я был человек новый, и партизаны очень интересовались мною.
Особенно их смущал мой возраст, плохой слух и зрение.
Некоторые говорили сочувственно:
— Ну, зачем такого старика посылать в лес! Дали бы уж ему спокойно дожить свой век.
Партизан Гриша Костюк, в гимнастерке с распахнутым воротом, сумрачно поглядывая на меня, спросил:
— Что же, отец, не могли тебя там, на Большой земле, получше одеть?
— Не было одежды на складе.
— Ну, не было! Ты кто будешь?
— Я-то?
— Да, ты.
— По сапожной части работал.
— А-а! Потому-то тебя и прислали! — обрадовался Костюк. — Нам сапожник, брат, дозарезу нужен. Гвоздочков не догадался захватить?
— Немножко привез.
— Добро! Будь другом, почини ботинок. Видишь, какая авария. Вчера чуть ногу не сломал.