В лабиринтах смертельного риска
Шрифт:
Он пошел первым. Через три часа тронулся я. Вот и деревня, захожу в крайнюю хату — Бойко тут. Обрадовались встрече, посидели, покурили и — дальше. Так за ночь несколько раз встречались и расставались. На пятый день я его потерял. Пришел в село, захожу в крайнюю хату, спрашиваю: «У вас тут хромой с палкой был?» — «Был», — говорят. «Ждал-ждал и ушел». Я искал по всему селу — пропал мой Бойко. В следующем селе то же самое. «Был, — говорят, — вроде он самый, а куда пошел — не знаем». Так мы и потеряли друг друга.
Добрая
Теперь я в пути один. Иду на север — в леса, они надежная защита.
И вот, к великой радости, снова обрел попутчика. Дело было так: захожу в село, в какую-то хату. Мужчин в селе давно нет, только женщины да дети. Хозяйка мне говорит:
— А здесь еще один ходит, блудный.
«Не Бойко ли?» — подумал я.
— Где? Кто такой?
— В соседней хате ночевал.
— Узнайте, — прошу, — там ли он? Пусть зайдет.
Женщина ушла и привела с собой молодого парня лет двадцатипяти. На вид — орел! Широкий в плечах, статный, одет в телогрейку. Из-под ушанки глядят спокойные, внимательные глаза. Круглое русское лицо с широкими ноздрями и крупным ртом. Правую руку держит в кармане.
— Садись! — предложил я. — Разговор есть, а что форма на мне немецкая — так это так, по необходимости.
Он сел на лавку, я — за столом. Мы пригляделись друг к другу, разговорились и вскоре уже беседовали, как старые друзья… В тылу нередко так случается: несколько фраз — и возникает взаимное доверие.
Ночью, на соломе в сарае, Василий Громов рассказал мне свою историю. Ему — разведчику армейской разведки, довелось с одним радистом вылететь на самолете в тыл врага. Ночью пересекли фронт. Вначале все было благополучно, но потом немцам все же удалось прожекторными лучами засечь самолет. Захлопали зенитки, самолет был подбит. «Прыгайте! — приказал летчик. — Здесь до места недалеко, а я буду самолет спасать». Они прыгнули в черную бездну, не долетев до нужного квадрата. Радист — первый, разведчик — вторым. И надо же было так случиться, что разведчик спустился на своем парашюте в каком-то селе прямо на крышу дома, где расположился немецкий штаб. Когда часовой увидел советского парашютиста, повисшего на крыше, он завопил во все горло. Василий мигом освободился от парашютных лямок, дал по часовому очередь из автомата, спрыгнул на землю и скрылся в темноте… Так он расстался со своим радистом, а вскоре оказался в селе, где мы и встретились.
Лежим на чердаке сарая, зарывшись в солому.
— А где ты был весной сорок второго? — спрашиваю.
— Из разведотдела 275-й дивизии перевели меня в армейскую разведку 57-й армии как раз после майских праздников, — говорит Василий. — Мы тогда действовали приблизительно в том же районе, как обозначается в сводках, — на Харьковском направлении. В конце мая попали в клещи Гудериана, пробивались с боями… кажется, на Славянск… Жуткие были бои… Распутица, грязь, местность открытая, негде спрятаться, ни березки, ни кустика, а
— Ну и как?
— Пограничники выручили. По приказу Городнянского — командарма 6-й армии 79-й погранполк был брошен на прорыв. Вместе со 103-й стрелковой дивизией он-то и пробил брешь для выхода наших войск из котла…
Лежим с Василием на соломе, беседуем. Кругом гробовая тишина. Хоть бы песню девичью услышать, да откуда ей взяться, если немцы всех девчат в рабство угнали. Хоть бы пес тявкнул, так и собак тоже всех перебили. Хоть бы петух кукарекнул, да нет петухов — всех немцы пожрали.
— А ты сейчас откуда? — спрашивает Василий.
— Махнул через Днепр. Бежал из днепродзержинского лагеря. Два года по лагерям. Только сорвусь — снова сцапают.
— Украина, поля кругом, негде и сховаться, — сочувствует мне Василий.
— Только б до леса добраться, дело себе найду. Пока буду партизанить, а там обстановка сама покажет, что к чему.
— А где служил?
— Спецвойска. Командовал нами майор Грачев. Словом, хозяйство Грачева. Первый день войны встретил на Дунае, в Измаиле. На третий день вели бои на румынской территории в районе Килия-Веке. Взяли восемьсот румын в плен…
— А хочешь, — сказал Василий, — давай двигаться вместе, примкнем к нашим ребятам, а там видно будет…
Я согласился.
— Ну, ладно, соловья баснями не кормят, — сказал Василий. — Поспать надо…
Утро встретило нас яркими холодными лучами морозного солнца, что прорезались сквозь щели на крыше. На чердаке сарая мы оба изрядно замерзли.
— Куда будем путь держать? — спрашиваю Василия.
— На север! Километрах в пятидесяти отсюда сброшена еще одна наша разведгруппа. Надо разыскать. Ребята боевые, у них должна быть рация…
Спустились во двор. Хозяйка покормила нас галушками, и мы ушли…
В одном из сел Сумской области, покинутом жителями, мы проснулись в полуразрушенном сарае и услышали немецкую речь.
— Фашисты!
— Попытаемся проскочить, — говорю я, поправляя на себе немецкую шинель. — Давай мне свой «кольт», быстро! Прячь руки за спину. Поведу тебя под конвоем…
Выходим на улицу. Василий впереди, я — сзади. Размахиваю пистолетом: «Лос! Лос!» — кричу, а он шагает, держа руки за спиной. Немцы смотрят, картина привычная.
Так мы и выбрались из села.
Тройка
Сани, запряженные тройкой лошадей, стоят возле крепкого сруба. Раннее утро. Сквозь заледеневшие окна виден свет керосиновой лампы. Это — районная полицейская управа.
Село — одна улица. Дома целы, из труб тянутся дымки. Рядом с управой — дом старосты (раньше в нем была школа). На улице никого, только возле самой управы деловито снуют полицаи. Один тащит гогочущего гуся, у другого за спиной в мешке визжит поросенок, третий, с трудом держась на ногах, волочит по снегу немецкую канистру и что-то поет…