В лабиринтах Зазеркалья…
Шрифт:
В системе ленинских идей человеческому индивиду, общегуманистическим представлениям о личности отводилось гораздо меньше места, чем в «человекоцентристских» воззрениях Маркса, ибо, в отличие от раннего Маркса, Ленин никогда не проходил гегелевской школы идеализма. Гегель интересует Ленина только своей диалектикой, переведенной в материалистическое измерение. Зато учение о высшей фазе коммунизма Ленин перенял безо всяких колебаний и никакому пересмотру никогда не подвергал. «Высшая фаза», в силу «безразмерной» отдаленности и неопределенности, в текущий момент ни к чему не обязывала. Как предположение «чистого разума» она была неопровержима. Больше того, и это главное, своим прекраснодушием и утешительной «сказочностью» она позволяла
Ленин ссылался на французский утопический социализм как на один из «трех источников марксизма», хотя трудно сказать, было ли это комплиментом, учитывая, что сами Маркс и Энгельс отрицали за утопическим социализмом в эпоху вполне определившихся форм классовой борьбы «всякий теоретический смысл и всякое теоретическое оправдание». В отличие от Маркса и Энгельса, Ленин ни в ранних, ни в поздних работах, ни в теоретических посылках, ни в практической деятельности не был ни утопистом, ни «кремлевским мечтателем», каким он показался Уэллсу, истинному мечтателю, который возвёл «мечтания» в художественный жанр, оставаясь при этом в социальных оценках современной ему жизни чистейшей воды реалистом.
Между тем, в идеях утопического социализма большевикам было чем поживиться. Конкретные социальные фрагменты изобретаемого общественного устройства в виде гипотез щедро разбросаны по сочинениям знаменитых утопистов – со времен античности по вторую половину 19 века включительно. Так, в учении Платона абсолютизировалась идея мощного государства со строгой «классовой» иерархией и привилегиями. Т. Мор рассматривал труд как всеобщую обязанность, пропагандировал распределение по потребностям, но при общественной организации питания, лечения и досуга, то есть контроле этих потребностей – вплоть до надзора за благопристойностью личной жизни граждан. Т. Компанелла исходил из кастового руководства обществом и системы государственного воспитания. Р. Оуэн готов был исключить из этой системы религию. Фурье мечтал о крупном коллективизированном сельском хозяйстве и трудовых армиях. Сен–Симон считал необходимым государственное планирование промышленного и сельскохозяйственного производства.
Любопытно, что при всех расхождениях ленинизм постоянно пользуется схемами, понятиями и в целом языком марксизма, ни в чем открыто не оспаривая важнейших его положений. Так, напрямую перекочевывает из марксизма в ленинизм, наряду с концепцией «двух фаз коммунистического общества» и «переходного периода», весьма привлекательная для большевиков идея «непрерывной революции». Ленин просто переименовывает революцию в «мировую», а Л. Троцкий – в «перманентную». В последние годы жизни Ленин признавался, что без расчета на мировую революцию он не решился бы на Октябрь. Однако уже после разгрома революций в Германии и Венгрии стало ясно —
Россия оказалась в полном одиночестве, один на один с задачей построения никому не ведомого «социалистического» общества. Что же касается других идей, имевших достаточно строгую экономическую мотивацию и логику, то они, при сохранении внешней, словесной, оболочки, были переведены Лениным в совершенно иную систему социального мышления и политических задач. Ему предстояло определить, что же представляет из себя «низшая», а следовательно – более близкая по времени, «фаза коммунизма», какие закономерности общественного развития проявятся на этом этапе, почему революция в России будет называться «пролетарской», какие социальные силы будут двигателями исторического прогресса, какие пути, формы и сроки её осуществления.
Стремительное развитие производительных сил буржуазного общества менее чем за сто лет фиксируется классиками марксизма в масштабе всей Европы, а не какой-то отдельно взятой её страны. С особым вниманием следят они, правда, за историей Франции, которой посвятили ряд специальных исследований, но не потому, надо
Если укрупнить проблему, то вопрос, собственно говоря, был один: насколько «близка» по срокам осуществления «низшая фаза» и насколько она «коммунистична» (или хотя бы «социалистична») по своему содержанию. И вот здесь в хронологическом и в идеологическом планах точки зрения марксизма и ленинизма отстоят друг от друга крайне далеко.
По существу, Ленин проделал с Марксом ту самую процедуру, которую приписывал своему учителю по отношению к Гегелю, но в обратном порядке: марксову теорию и идеологию он поставил с ног на голову. Оказалось, что идеология может успешно существовать и в этом положении, исходя из совершенно иных социально–исторических обстоятельств. Марксова теория социалистической революции была создана в середине XIX века в расчете на другие страны, другие темпы мирового прогресса, другие национальные традиции. Изложить собственный план грандиозных социальных и политических преобразований в такой стране, как Россия первых десятилетий века двадцатого, Ленин не мог иначе, чем самым фундаментальным образом обновив, дополнив и перелицевав марксизм. При этом он сохранял и всячески подчеркивал верность – сугубо формальную – её общему духу и смыслу. В противном случае надо было ограничиться Февральской революцией, совершившейся почему–то без его помощи, но в таком случае Ленина ожидал бы судебный процесс, которого он успешно избежал, укрывшись в знаменитом шалаше.
Социально–историческая подпочва всех развернувшихся в России начала ХХ века событий достаточно очевидна и вряд ли требует принципиально новых точек зрения: начинающийся рост рабочего движения, растянувшаяся на полвека, да так и не завершенная крестьянская реформа; первая мировая война; вырождение династии Романовых и бездарность последнего русского царя. По отношению к этой действительности большевики вели себя абсолютно прагматично, в соответствии с тактическими указаниями Ленина, который знал, «что делать», уже в начале века: «в нужную минуту «продиктовать положительную программу действий» и волнующимся студентам, и недовольным земцам, и возмущенным сектантам, и обиженным «народным учителям». И вообще «использовать все и всякие проявления недовольства, собрать и подвергнуть обработке все крупицы хотя бы зародышевого протеста».
Как эта программа осуществлялась, со свойственными учебнику для самых широких масс откровенностью и детской простотой, повествовал «Краткий курс истории ВКП(б)», написанный, по некоторым неопровержимым приметам, Сталиным: «Когда возникала стачка на какой-нибудь фабрике, «Союз борьбы» (речь идет о созданном Лениным в Петербурге в 1895 г. «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». – В. К.), хорошо знавший через участников своих кружков положение на предприятиях, немедленно откликался выпуском своих листовок, выпуском социалистических прокламаций. В этих листовках обличались притеснения рабочих фабрикантами, разъяснялось, как надо бороться рабочим за свои интересы…».
Если бы всё ограничивалось «листовками» и советами бастующим, ленинский «Союз борьбы» ожидала бы участь заурядного профсоюза, путь того самого «соглашательского» «тред–юнионизма», «анархо–синдикализма» и т. п., который был революционной радикальности Ленина глубоко чужд. Не пренебрегая ни малейшим жестом, способным вызвать симпатии эксплуатируемых трудящихся, не пренебрегая, повторим, никакими практическими сиюминутными выгодами, Ленин одновременно занимался и куда более сложной, отвлеченной, преследующей дальние стратегические цели деятельностью.