В лесах (Книга 1, часть 1)
Шрифт:
— Как бы ты ему не советовал в город ехать, он бы не вздумал этого, — сказал Стуколов. — Чапурин совсем в тебе уверился, стоило тебе слово сказать, ни за что бы он не поехал… А ты околесную понес… Да чуть было и про то дело не проболтался… Не толкни я тебя, ты бы так все ему и выложил… Эх ты, ворона!.. Творя шепотом молитву и перебирая лестовку, смиренно слушал отец Михаил брань и попреки паломника. По всему видно было, что он уж не хозяин, а безответный раб Стуколова.
— Про какие же деньги ты спрашиваешь, Якимушка? — робко спросил он. — Кажись, мы с тобою в расчете…
— Силантьев песок подменить надо
— Ловко же спроворил ты, Якимушка, — с довольной улыбкой ответил игумен. — Подай тебе, господи, доброго здоровья…
— Деньги подай, — протягивая руку, сказал Стуколов. — Для того и хворым прикинулся я, для того и остался здесь, чтобы кровные денежки мои не пропали… Триста целковых!..
— Да как же это, Якимушка?.. За что ж мне платить, касатик?.. Полно, любезненькой мой, — лебезил перед паломником отец Михаил. — Жалких речей на меня не трать, — сухо ответил ему Стуколов. — Слава богу, не вечор друг дружку спознали… Деньги давай!.. Ты наболтал, ты и в ответе.
— Ну, так и быть, грех пополам — бери полтораста, Якимушка, — сказал отец Михаил.
— А ты узоров-то не разводи!.. Сам знаешь цену сибирскому песку. Сказано триста, и дело с концом, — решительно отвечал Стуколов. — Спорить со мной не годится.
— Да уступи сколько-нибудь, возьми хоть две сотенных, — торговался игумен.
— Деньги! — крикнул паломник, схватив его за руку. — Ну, двести пятьдесят, — молил игумен, жалобно глядя на Стуколова.
— Говорят тебе, деньги! — на всю гостиницу крикнул паломник. Дрогнул отец Михаил, отсчитал из денег, данных Патапом Максимычем, триста целковых и подал их Стуколову. Тот, не торопясь, вынул из кармана истасканный кожаный бумажник и спрятал их туда. — Теперь о деле потолкуем, — сказал он спокойным голосом, садясь на кресло. — Садись, отче! Игумен сел и опустил голову. — С моим песком Чапурин уверится, — начал паломник. — Этот песок хоть на монетный двор — настоящий. Уверившись, Чапурин бумагу подпишет, три тысячи на ассигнации выдаст мне. Недели через три после того надо ему тысяч на шесть ассигнациями настоящего песку показать, — вот, мол, на твою долю сколько выручено. Тогда он пятидесяти тысяч целковых не пожалеет… Понял?
— Дальше-то что же? — спросил игумен.
— Чать, не впервой, — ответил паломник.
— Опасно, Якимушка, боязно. Чапурин — не кто другой. Со всяким начальством знаком, к губернатору вхож… Не погубить бы нам себя, — говорил игумен.
— Обработаем — бог милостив, — сказал на то Стуколов.
— Разве насчет картинок [97] ? Тут бы смирно сидел? — прищурясь, молвил игумен.
— На картинки не пойдет. Об этом и поминать нечего, — отвечал решительно Стуколов. — Много ль у тебя земляного-то масла?
97
Фальшивые ассигнации.
— Немного наберется, — отвечал игумен. — К масленице осетров привезли — полфунта не нашлось.
— Ожидаешь еще?
— К празднику обещались.
— Сколько?
— Верно сказать не могу, — отвечал игумен. — С сибиряками-то в последний раз я еще у Макарья виделся; обещали за
— По крайности шесть фунтов надо Чапурину предоставить, — раздумывал Стуколов.
— У Дюкова, может, есть?.. — сказал отец Михаил.
— Ни зернышка, — отвечал паломник.
— Здешним досыпать?
— Что пустяки-то городить!.. Хлопочи, на Фоминой бы шесть фунтов сибирского было… А теперь ступай. К вечеру подводу наряди!..
— Куда ж ты? — спросил игумен.
— А тебе что за дело? — сказал паломника. — Ступай с богом, не мешай. Мне надо еще письмо дописать.
Отец Михаил помолился на иконы, низко поклонился сидевшему паломнику и пошел было из гостиной кельи. Стуколов воротил его с полдороги.
— Картинок много? — спросил он.
— Есть, — шепотом ответил отец Михаил.
— Много ль? — Синих на две тысячи, красных на три с половиной…
— Что лениво стал работать? — слегка усмехнувшись, молвил паломник.
— Боязно, Якимушка, — прошептал игумен, наклонясь к самому уху Стуколова. — Наезды пошли частые: намедни исправник двое суток выжил, становой приезжал… Долго ль до беды?..
— Чать, не каждый день наезжают, а запоры у тебя крепкие, собаки злые — больно-то трусить, кажись бы, нечего… Давай красных, за каждую сотню по двадцати рублев «романовскими» [98] .
98
Так фальшивые монетчики зовут настоящие ассигнации, по родовой фамилии государя.
— По тридцати намедни платили, — молвил игумен. — Была цена, стала другая. Неси скорей, получай семьсот рублей государевых, — сказал Стуколов.
— Обидно будет, Яким Прохорыч, право, обидно. Никогда такой цены не бывало.
— Мало ль чего прежде не бывало, — подхватил Стуколов. — Прежде в монастырях и картинок не писали, а ноне вот пишут. Всякому дневи довлеет злоба его.
— Прикинь хошь пять рубликов, — жалобно просил отец Михаил.
— Сказано двадцать, копейки не прикину.
— Ну, три рублевика!
— Ах, отче, отче, — покачивая головой, сказал отцу Михаилу паломник. — Люди говорят — человек ты умный, на свете живешь довольно, а того не разумеешь, что на твоем товаре торговаться тебе не приходится. Ну, не возьму я твоих картинок, кому сбудешь?.. Не на базар везти!.. Бери да не хнычь… По рублику пристегну беззубому на орехи… Неси скорее.
— По два бы прибавил, касатик, — клянчил игумен. — Любезненькой ты мой!.. Право, обидно!
— Не ври, отче, надоел, — неси скорее. — А синих не надо? — спросил отец Михаил.
— Синих не надо.
— Что так? Взял бы уж заодно.
— Синих не надо, — стоял на своем паломник.
— Не все ль одно? Взял бы уж и синие. Я бы по двадцати отдал.
— Копейки не дам, — решительно сказал Стуколов.
— Да чем же они тебе стали противны? Кажись, картинки хорошие, — уговаривал игумен.
— То-то и есть, что не хорошие, — подхватил Стуколов. — Слепой увидит, какого завода. Тебе бы лучше их вовсе не тяпать. Не ровен час, влопаешься.
— Сбывали же прежде, Якимушка, — молвил игумен. — Авось, бог милостив, и теперь сбудем… Дай хоть по восьмнадцати.