В лесах
Шрифт:
Не ответила Марья Гавриловна. После недолгого молчания Алексей продолжал:
– Маклер говорит, покупщики завтра же найдутся, только уж денег тех не дадут, сколько за «Соболя» плачено было. За половину продать, так слава Богу, он говорит.
– Господи!.. Да что ж это такое?.. – всхлипнула Марья Гавриловна… – Ведь это разоренье!..
– Сам то же думаю, – молвил Алексей.
И, встав с места, подошел к окну и, закусив нижнюю губу, стал по стеклу барабанить.
– Что ж нам делать?.. Что ж нам делать-то?.. – тосковала Марья Гавриловна. – Алеша, хоть мы с тобой пока и не венчаны, а все ж ведь ты голова… Подумай,
И, зарыдав, обняла Алексея и поникла на груди его головою.
– Еще маклер советовал, – сказал он. – Только не знаю как. По-моему, это совсем уж неподходящее дело.
– Что, что такое? – спрашивала Марья Гавриловна.
– Да нет!.. Пустяки – не статочное дело… Говорить не стоит, – сказал Алексей.
– Да скажи, голубчик мой, скажи ради Господа!.. Что не сказать?.. Ради Творца небесного!.. Да пожалуйста, Алешенька!.. – молила его Марья Гавриловна.
Переминается Алексей, не сказывает, а Марья Гавриловна пуще молит, пуще просит его, нежной рукой разглаживая хмурое чело жениха. Заговорил он, наконец, будто с большой неохотой:
– Продать его скорей надежному человеку… Пусть бы он заплатил неустойки, что по сей день накопилось, да, очистив пароход от долгов, воротил его тебе…
– За чем же дело стало? – быстро спросила Марья Гавриловна.
– А где такого человека найдешь? – спросил Алексей. – Нынче всяк за свой карман. Подпиши-ка ему крепость-то, он тебе поклон да и вон… Разве вот что: посылай в Казань эстафету, зови брата… Пусть его купит… Свои люди – сочтетесь.
Задумалась Марья Гавриловна… И, немного подумав, тихо сказала:
– Не пошлю я за братом, Алешенька. Бог знает, что у него на разуме… Может, и грешу… А сдается мне, что он на мои достатки смотрит завидно… Теперь, поди, еще завиднее будет: прежде хоть думал, что не сам, так дети наследство от меня получат… Нет, не продам ему «Соболя».
– Больше некому, – промолвил Алексей. – Стало быть, пропадать пароходу?
– Зачем же пропадать? – весело сказала Марья Гавриловна. – А ты-то на что, голубчик?.. Кто ж мне ближе тебя?.. Для тебя же ведь его и покупала… Завтра же на себя переписывай… Ведь я твоя и все, что ни есть у меня, твое… Все твое, голубчик, все… – страстно целуя Алексея, говорила она.
– Ладно ль будет так-то? – промолвил он. – Люди ведь злы, наскажут и невесть чего!..
– Что нам до людей?.. – в страстном порыве вскликнула Марья Гавриловна. – Делай скорей… Завтра же… А чтоб людям поменьше пришлось про нас толковать, сделаем вот что: говорено было венчаться осенью, повенчаемся теперь же… Ищи попа. Петровки пройдут – будем муж и жена.
Обнял Алексей Марью Гавриловну и стал горячо ее целовать.
– Либо в Москву, либо в Казань надо ехать. – сказал он. – Другого попа поблизости нет.
– Ни за что не поеду в Москву… – вскрикнула Марья Гавриловна. – Ни за что на свете, ни за что!..
Вспомнить она не могла про Москву, где провела печальные годы замужества.
– Так в Казань, – молвил Алексей.
– И в Казань не поеду, – решительно сказала Марья Гавриловна. – Там брат, там много родных и знакомых. Пойдут разговоры, пойдут пересуды… Нет, нет, не хочу, не поеду в Казань.
– Как же быть? – молвил Алексей… – Про Городец я проведывал, так раньше Вздвиженья
– В церкви, – спокойно ответила Марья Гавриловна.
– Как в церкви?.. В какой?.. – с удивленьем спросил ее Алексей.
– Да вон хоть в этой, – указала Марья Гавриловна в окно на церковный верх, возвышавшийся над домами.
– Да это великороссийская!.. – сказал Алексей.
– А тебе немецкую, что ли, надо? – улыбнулась Марья Гавриловна.
– Грех ведь, Марья Гавриловна, – раздумчиво сказал Алексей.
– Не слыхал разве, что по нужде и закону применение бывает? – спросила Марья Гавриловна.
– Да оно конечно… Только, знаешь, как-то все думается… Грех-от, кажется, больно велик, – колебался Алексей… – Пожалуй, еще не простой грех, пожалуй, из непрощенных!.. Погодим лучше до Вздвиженья, как поп в Городец воротится.
– Не стану я ждать, – с живостью сказала Марья Гавриловна. – Тяжела мне такая жизнь – долго ее не вынесешь… Что я теперь стала?.. Сам посуди… Ни в тех ни в сех, от берега отстала, к другому не пристала, совестно даже на людей глаза поднять… Нет, Алеша, нет; ты уж не раздумывай… Не хочешь в великороссийской, в духовской [334] повенчаемся… Там обведут нас п'oсолонь, Исайю петь не станут, чашу растопчешь, молитвы поп прочитает те ж самые, что и в часовне. [335]
334
Единоверческой.
335
У старообрядцев и единоверцев при совершении брака вокруг налоя ходят по солнцу. Исайя ликуй не поют, вино пьют из стеклянного сосуда, который потом жених бросает на пол и растаптывает ногой. До Никона патриарха это было всеобдержным обычаем, он сохранялся даже и на царских свадьбах.
– Так-то оно так, да все как-то, знаешь, оно… – продолжал колебаться Алексей.
– Что еще? – быстро взглянув на него, спросила Марья Гавриловна.
– Да я все насчет греха-то… Прощеный ли? – говорил Алексей. – Однова я с церковником в бане парился, так и за это отец Афанасий на духу-то началил-началил меня, на поклоны даже поставил… А ведь это – сама посуди, – ведь это не баня!
– Полно-ка, голубчик, по времени исправимся, – перебила его Марья Гавриловна. – Ну поставит поп на поклоны… Эка важность!.. Как-нибудь да отмолимся.
– Делать, видно, нечего, в духовской так в духовской, – после долгого раздумья сказал Алексей.
– Оно ж и покрепче будет, – улыбаясь и обнимая Алексея, молвила Марья Гавриловна. – В духовской-то обвенчаемся, так венец не в пример будет крепче… Тогда уж ты меня как лапоть с ноги не сбросишь…
– Что ты, что ты?.. Эко слово какое сказала!.. – заговорил Алексей.
– А кто тебя знает!.. Я состареюсь, а ты еще в поре будешь… Как знать, что будет?.. – сказала Марья Гавриловна.
– Полно ты, полно!.. Эк, что выдумала!.. Придет же такое в голову!.. Да о чем же плакать-то?.. Что и в самом деле?.. Ну как не стыдно?.. – уговаривал Алексей Марью Гавриловну, а она, крепко прижавшись к плечу его, так и заливалась слезами.