В летописях не значится
Шрифт:
— Самым страшным наказанием, которому я подверглась в ее возрасте, была обязанность привести в порядок домовые книги. Поверьте, это пошло мне на пользу.
Урфин верил.
— Наказание — крайняя мера. У девочек тонкая душевная организация, им важен достойный пример и ласка.
Если леди Нэндэг добивалась того, чтобы Урфин почувствовал себя сволочью, нанесшей непоправимый ущерб тонкой душевной организации, то у нее не получилось.
— Но я буду рада помочь юной леди. — Леди Нэндэг поднялась. — А вам рекомендовала
Вот только ее советов еще не хватало. У него с душевной организацией полный порядок, а примером воздействовать поздно. Но Урфин преодолел раздражение. И до трости, некстати упавшей, дотянулся. Благо идти недалеко. А ковер в спальне мягкий, приятный… лежать бы на нем вечность.
Или хотя бы часик…
Так разве ж позволят? Леди Нэндэг не упустила случая нажаловаться Тиссе. А Тисса тотчас бросилась его спасать. Или воспитывать. Урфин чувствовал, что сейчас на него будут воздействовать. Лаской. И не имел ничего против.
— Опять плохо?
Всегда плохо, но сейчас почти уже хорошо.
— Ребенок…
Она расстегнула камзол и помогла выпутаться из рукавов, которые вдруг стали тесными.
— …я когда-нибудь говорил тебе, что ты сокровище? И что я тебя люблю до безумия?
Рубашку он сам стягивает. А вот со шнуровкой корсета не справится. Но Тисса приходит на помощь.
— И не скажу… вот такая я сволочь.
— Лежи.
На ковре лежать хорошо, приятно. И запах мази, оставленной Кайя, не раздражает ничуть. Мазь едкая и шкуру в очередной раз сожжет, но от нее станет легче. А завтра он попробует снять корсет. Ненадолго. Минут десять для начала…
— Леди Нэндэг говорит, что мужчины никогда не взрослеют. Они до самой смерти остаются вредными мальчишками.
— Не верь ей. Она меня не любит.
— Зато я тебя люблю.
— Сильно?
— Очень. — Тисса поцеловала его в висок.
Но от укола это не спасло. Опять огня плеснули в кровь. И Урфин сжал зубы, чтобы не зарычать.
— Потерпи.
На него набросили покрывало. Нет, все-таки хорошо лежать… ковер мягкий, а пол твердый. В итоге — полная гармония. И Тисса рядом.
— Спой, — попросил Урфин. — Про Биннори… я помню, как ты пела.
В старинном доме над водой, Биннори, о Биннори…Урфин закрыл глаза. Он чувствовал себя старым, разбитым и при этом счастливым…
В нору Юго вернулся раньше обычного.
Последние дни требовали его постоянного присутствия, а сейчас и вовсе пришлось задержаться на три дня. Нечеловеческая работоспособность рыжего мешала собственным планам Юго. И он немного беспокоился за девчонку.
Сбежит?
Юго не стал ее связывать и запирать. Оставил воду, хлеб и запас свечей. Велел сидеть
Чтобы он вот так когда-то сам ломал собственное тело, раз за разом повторяя упражнения? Дотошно. Медленно. Сжав зубы и побелев от напряжения? Превозмогая боль в мышцах и то незабываемое ощущение натянутых до предела сухожилий? Когда еще немного и кости с хрустом разойдутся?
Она занималась, даже когда думала, что Юго уходил. Вставала напротив стены, закрывала глаза, вдыхала глубоко-глубоко, словно смиряясь с тем, что предстоит, и начинала повторять аркан за арканом.
И ведь получалось же.
Жаль, если сбежит.
Но если сбежит, Юго не станет ее искать. Пусть себе… в городе хватает ничейных детей, другую подберет. Или другого. Рыжий разрешил.
Рыжий предложил взять несколько учеников. И помощников… и кого Юго сочтет нужным, главное, чтобы работа делалась, а работы ныне всем хватит.
И все-таки он нашел время вернуться, заранее смирившись с неизбежным.
Сэйл спала, зарывшись в кучу тряпья, и плакала. Худенькие плечики вздрагивали, по грязной щеке ползли слезы, а кулачки прижались ко рту. Губы искусала до крови.
Между ней и стеной, словно защищая от холода, лежал кот. Хвост его нервно подрагивал, а взгляд выражал крайнюю степень неодобрения: нехорошо бросать детенышей одних надолго.
— А я думал, ты издох. — Юго протянул руку, чтобы погладить кота, но тот зашипел.
Злится. Не издох, но похудел изрядно и разменял половину уха на пару свежих шрамов.
— Нет, я рад, что ты выжил. Пойдешь ко мне в контору? Заместителем? Ты мышей ловишь, я — крыс…
Отвечать было ниже кошачьего достоинства, и зверь отвернулся. А Сэйл пошевелилась и, тоненько всхлипнув, открыла глаза.
— М-мастер?
Она называла его так с самого первого дня, и Юго не возражал. Было приятно. Он — мастер, она — ученица, которая когда-нибудь тоже станет мастером. И разве это не достойная судьба?
— В-вы в-вернулись? — Слезы опять хлынули из глаз.
Достойная… терпеть боль. Уродовать себя ради того, чтобы стать лучшим…
— Вернулся.
Она вдруг бросилась на шею и прижалась дрожа, словно в лихорадке.
И все-таки стать этим самым лучшим.
— Ну, что случилось? — Юго совершенно не умел утешать детенышей, тем более что Сэйл была с него ростом.
— Я… я думала, что вы тоже умерли. Все умерли… — Ее трясло так, что зубы клацали.
— Кто умер?
— Папа… и мама… и брат тоже. Он заплакал, и его нашли. А еще сестра… у меня красивая сестра была… она хорошо спряталась и сидела тихо…
Но это не спасло. Сколько было сестре этой девочки?
— Их убили те люди, которых ты мне назвала?
Лучшие имеют право выбирать заказы.
— Д-да. Наш управляющий. И еще другие. Они…
— Ты видела?