В Луганске-Ворошиловграде
Шрифт:
Тут сода не поможет.
Поможет соль. Соленый пот.
Ну, а не он, то что же?
Ни лесть, ни жалость не спасут,
Ни добрые советы…
Поможет только тяжкий труд.
И я проверил это.
* * *
Я в переулок Ночи зашёл,
томимый жалостью,
За улицей Дневною алел густой закат.
И крепко спали люди в гостинице
Усталости,
А где-то духом Бодрости
был полон Утра
Весёлая застенчивость и грустная Удача
Шла рядом со Случайностью,
болтая невпопад,
И Гордость одинокая
Давилась поздним плачем,
И Суета спешила,
А Глупость шла назад.
А где-то в поднебесье,
блеснув крылом Надежды,
Летели птицы Юности,
зовя с собою вдаль…
Но всё проходит с возрастом,
И с возрастом всё реже
В незримость улиц путаных я захожу.
А жаль.
* * *
Дождь рассыпал слёзы по асфальту
И ушел, гонимый ветром, к югу.
Словно карты – веером – гадалка,
Разбросала звёзды ночь по кругу.
Звёздный отблеск тает под ногами,
На асфальте мокром и блестящем.
Этой ночи давнее гаданье
О грядущих днях и настоящих.
Погадаем – радость или горе,
Нагадаем – встречи и разлуки.
Отчего же первый мёд так горек,
Почему до боли сжаты руки?
Ночь уходит, кончено гаданье,
Гаснут в небе тысячи огней,
Но огонь несбывшихся желаний
Сердце обжигает всё сильней.
* * *
Возвращаюсь из совхоза,
пахну свежим огурцом.
Ничего, что это проза,
быть бы в прозе молодцом.
Молодым ещё, тем паче.
Пусть колючки на штанах.
Надо мной,
как флаг удачи,
Голубого неба флаг.
* * *
Закончился сеанс дневной,
как дым растаял.
По площади идет со мной
Княгиня Трубецкая…
Лишь только складочка у рта
волненьем дышит,
И площадь – та или не та,
чужие крыши.
И растворяется в дыму
декабрьский холод.
Я все пойму и не пойму –
приподнят полог.
Восстанья радостный кураж. Кипит отвага.
Стоит гвардейский экипаж,
и блещут шпаги…
Стирает время все следы
с брусчатки старой.
Но свет пленительной звезды,
Как прежде, ярок.
* * *
На вершине лесистого склона
Скрыто злобное сердце дракона.
Ветер воет и тьма ворожит,
И в испуге ребёнок дрожит.
А дракону – чего?
– Хороша
Бессердечная жизнь и душа.
За бессмертье не платят гроши,
За бессмертье
Добрым молодцам головы рвать –
Бесконечная благодать.
А в груди моей стук да стук.
Вот я вырос, прошел испуг.
Всё что было – быльём поросло,
но воюют добро и зло…
Эту сказку читает дочь,
Добрым молодцам хочет помочь.
* * *
О небесном говорю.
А земное – вот, под боком.
В небе – ближе к декабрю –
Будто на душе морока.
В небе тот же разнобой.
Тучи небо рвут на части.
Так же и у нас с тобой
Счастье спутано с несчастьем.
Не в созвездии Орла –
В жизни бренной неполадки,
Ставим на любовь заплатки…
Вот такие, брат, дела.
* * *
На окраине шагаю вдоль забора.
Над забором вьётся злая птичья свора.
То ли спорят меж собой,
То ли меня за окраину поганую бранят.
Неуютно, да к тому ж ещё зима.
У ворон, видать, не густо в закромах.
Мне б ответить посуровей воронью.
Оправдаться за окраину свою.
За грехи свои, за зиму,
неуют.
За людей, что на окраине живут…
Мне бы с мыслями собраться.
И тогда…
Улетели, вдруг, вороны. Вот беда.
* * *
На старом трамвае до автовокзала,
А после пешком пять минут.
И нужно всего-то для счастья так мало:
«Скажите, а как Вас зовут?»
Когда это было, и было ли, право,
И нет ли дороги назад,
Туда, где мечты ещё только о славе,
Где светится девушки взгляд.
* * *
И середина лета проходит стороной.
Утерян, видно, где-то
Привычный летний зной.
За пеленой дождливой укрылась синева.
Поникла сиротливо
Июльская трава.
И, вопреки приметам,
Стучится в окна град.
Течёт сквозь пальцы лето.
И не вернуть назад…
* * *
Когда весёлые трамваи
Грохочут сквозь ночную мглу,
И город, словно оживает,
Как иноверец на колу,
Когда усталым телеглазом
Мерцают окна в темноте,
Когда шофёр рулит под газом,
Браня прохожих, как чертей,
Когда от центра до окраин
Привольно дышит только вор,
Когда опасливо сжимает
Прохожий головной убор…
Поэт проходит, как комета,