В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 1
Шрифт:
– И что ж тогда с тобой случиться, когда ты поднимешься на несколько этажей выше? – Дэвид выскакивает с другой стороны лимузина, выстреливая очередной шуточкой мимо цели. Боюсь, она задевает не того, кому предназначалась, а прошибает на вылет именно моё оцепеневшее сознание.
Приехать-то приехали, но мы же ещё не совсем там, где надо! И я всё ещё цепляюсь за ускользающее время, окружающие вещи и динамику чужих движений, как за спасательный трос…
Зачем же так спешить? Может не стоит? Куда торопиться, а главное, зачем?!
– А что случиться с тобой, Дэвид, когда у тебя заберут временный пропуск?
– Мисс Людвиж, прошу…
Эвелин Гувер срезает своим эффектным появлением короткую сценку Поланник-Фрост одним точным ударом
Может она меня загипнотизировала? Все эти идеальные чарующие улыбочки с мягким прямым взглядом, изящные жесты рук. (Господи, зачем такие сложности? Не проще ли было накачать меня клофелином? Или слишком много нежелательных свидетелей?)
Уж в лифтах по любому есть видеокамеры! И зачем мне думать об этом прямо сейчас?!
Очередной отчёт? Каждый этаж подъёма за несколько ударов сердца. Если у меня сейчас такой приступ паранойи, что будет дальше, когда я стану работать здесь официально?
Это плохо, очень и очень плохо!
Скажи-поклянись, что в эти самые секунды ты не наблюдаешь за мной через мультимедийную сеть внутренней видеосвязи… Чёрт, ЧЁРТ!
Сознание затягивает полупрозрачной дымкой или срабатывает психологический блокиратор. Нет, волнение не исчезает, так, слегка притупляется. Разве что окружение, предметы и люди чуть стираются и не только в секторах краткосрочной памяти. Возможно, сбивает внутреннюю фокусировку. Размытые линии, движущиеся силуэты, яркие пятна дневного света. Мы на одном из последних этажей с просторными коридорами-галереями? Полустеклянные стены помещений-офисов в бесконечном лабиринте из толстых колонн, перегородок под мраморными панелями холодного антрацита и белёсой сеткой ломанного рисунка. Нет, сердце уже не скачет заведённым моторчиком механической игрушки под давлением необъятного воздушного пространства пятиметровых потолков. Но его гулкие чёткие удары, кажется, поглощаются через ступни в глянцевую плитку пола. Может у этого мрамора сенсорная поверхность?..
Зараза, о чём я только думаю?! – Эллис, что ты творишь? Сфокусируй внимание, соберись, сейчас же! Разве это не то, о чём ты столько времени мечтала? Увидеть царство Мэндэллов изнутри и пройтись по нему триумфальной походочкой? – Ты издеваешься? Мне бы найти сил не рухнуть на колени и не проползти по этой шикарной плитке на четвереньках!
Кажется миссис Смит и остальной эскорт всё это время продолжали неустанно говорить, как в лифте, так и в этой монументальной галерее-лабиринте. И кажется, я тоже что-то говорила или пыталась отвечать, чисто на автомате. С завидным упрямством, не желая вынимать из карманов пальто потные ладошки, сжимая пальцы буквально до дрожи в суставах, стараясь не сильно вонзать ногти в онемевшую кожу. Я всё равно не чувствовала боли… пока что. Адреналин в крови превысил все допустимые нормы, каким-то чудом не загнав сердце до реального инфаркта. При этом сознание продолжало плавать в плотном вакууме рассеянного внимания и параллельной прострации. Может я частично потеряла сознание, не заметив этого?
–…Если вам что-то нужно или что-то понадобиться… – голос и лицо Эвелин Гувер прорезаются-выступают чёткими звуками и картинкой перед моим плавающим взором.
Останавливаюсь всё на том же автопилоте (или условном рефлексе) перед широкими створками тёмно-синих дверей, а может потому что все тоже остановились.
– Я буду рядом! – не знаю, кого именно намеревалась успокоить этими словами Робин – меня или секретаря дирекции «Глобал-Вижн».
Так была ли у меня возможность всё переиграть, прокрутить назад плёнку? Оставалось ли у меня в запасе хотя бы пара секунд на то, чтобы развернуться и припустить со всех ног обратно в сторону лифтов (если я ещё запомнила
Без физического? Тогда что или кого, чёрт возьми, я столько времени и до сих пор ощущаю, вашу мать?!
Вспышка света отточенным лезвием по глазам, расширяющимся пятном-взрывом сквозь раскрывающиеся створки высоких дверей… Зажмуриться, отвернуться или… убежать? Нет, она все-таки меня оглушает, на время дезориентирует, сковывает часть мышц с оцепеневшими нервами. Приглушенные голоса, смех, четкие силуэты, пятна и линии новых предметов проступают из яркого света необъятного воздушного пространства огромного помещения по мере того, как я делаю следующие за движущейся фигурой Эвелин Гувер шаги. Господи, я и вправду иду за ней подобно бесплотной тени или тупой овцы? Это же неправильно, вашу мать! Так не должно быть! Я сама и добровольно сюда приехала, переступив собственные сомнения, страхи, ненормальные предчувствия и убойные фантазии! Я главная героиня этого дня! И я не должна так бояться, особенно без веских на то причин! (А ты уверена, что их вообще не существует?)
– Я определенно сплю или по ошибке принял не тот набор медикаментов! Барри, Хьюго, вы видите то же, что и я? Если нет, вызывайте санитаров!
Взгляд сам тянется не только за громким голосом со знакомой тональностью и звучным бархатным тембром, но и за движениями четких фигур почти в самый конец залы. О, да, это не просто зал, это практически мини-стадион с высокими стенами-окнами углового офиса. И увидеть здесь человека из собственного далеко не радужного прошлого, равносильно получит под дых со всего размаху и именно с разделяющего нас расстояния в несколько метров! Каким чудом мне удалось удержать равновесие и не споткнуться!?
Высокая седовласая фигура пожилого (вру, определенно старого!) мужчины в бежевом джемпере и светло-серых брюках отделяется от двух более молодых представительных джентльменов в темных деловых костюмах, отталкиваясь от края очень длинного стола.
Черт возьми, я же совсем недавно рассматривала фотографии этого человека, но совершенно не ожидала увидеть его таким… постаревшим!
– Мисс Людвидж, не могу выразить словами всего восторга и безмерного восхищения от осознания того факта, что вижу вас именно здесь, в сердце нашей скромной обители, внутри "Глобал-Вижн" – детища и дела всей моей жизни. Вы даже не представляете, какая это для меня честь! Нет!.. – Дэниэл Мэндэлл-старший подходит все ближе, расточая изысканный букет идеально подобранных (не исключено, что и отрепетированных) фраз вместе с ослепительным жемчужным "светом" тысячеваттной улыбки (в аккурат под тон цвета его белоснежных и все еще густых волос).
Сердце продолжает пропускать частые аритмичные переборы в такт каждого произнесенного этим человеком слова, с каждым проделанным им в мою сторону шагом. Как бы мне хотелось вспомнить схожую сценку из прошлого десятилетней давности. Но, увы, память в определенные моменты стирает слишком много деталей и образов, погружая часть воспоминаний в омут мутных вод. Если бы так же можно было растворить в них и нынешние чувства с переживаниями…
Взгляд цепляется за забытый яркий цвет лазури чуть белесых глаз, за расслабленную мимику сильно постаревшего лица в мучительной попытке выхватить или выцепить хотя бы один незначительный, едва заметный проблеск иных чувств.
Неужели ты меня не помнишь? Дай хоть намек, пусть самый крошечный, не важно какой – нахмурься, подожми губы, отведи взгляд… напрягись, сбейся со слов!
– Это великая честь и памятный день для всей нашей компании, мисс Людвидж! Эти стены видели и принимали многих замечательных и во истину великих личностей и не только в истории рекламной индустрии. Но я безмерно счастлив именно от мысли, что дожил до сего дня, получив столь редкую возможность, оказать достойный прием самому талантливейшему художнику современности!