В любви каждый за себя
Шрифт:
– Извините, но вы, кажется, не туда попали.
– Танечка, лапушка, я туда попал. Уверяю вас. Я так хочу вам помочь. Не отвергайте меня. Это Виктор Иванович.
Ну, если все так просто, почему бы и не послушать, что этот полоумный скажет.
– Я так рада вас слышать, Виктор Иванович! Привет из преисподней.
– Не юродствуйте, Танечка. Мы с вами – хороший тандем, уверяю вас. Мы еще повоюем.
Надеюсь, что это именно так. Что ж, пора откликнуться на призыв старого знакомого.
– Виктор Иванович, милый вы мой, какими
– Подробности потом, Танечка. Можно мне просто к вам приехать? Уверяю вас, не пожалеете. Я в курсе, что вам нельзя нигде появляться.
Ну, что мне оставалось делать?
– Хорошо, Виктор Иванович, приезжайте.
– Вы не пожалеете, – повторил он. – Я к вам всей душой. Скажите адрес и готовьте закуску.
Виктор Иванович приехал минут через сорок, видимо, по такому случаю такси взял. При его-то бережливости поступок, по-моему, небывалый. Одет с иголочки, при костюмчике. Волосы, надо думать, только что уложил. Благоухает нафталином и парфюмерией. Одним словом, почти Ален Делон.
Я не удержалась от комплимента:
– Выглядите просто потрясающе!
– Спасибо, Танечка. Вы тоже.
Да уж. Это с забинтованной-то головой и с пластырем на щеке. Красавица!
– Издеваетесь, Виктор Иванович?
– Что вы, что вы, Танечка! Вас боевые раны только украшают, делают вас более беззащитной, что ли. Ну, не знаю. Только вы очаровательны. Правда, Таня.
– Ну, спасибо. Учту, что надо почаще на кулак нарываться, чтобы выглядеть более женственно.
– Не поверили. Ладно, бог с вами. Тут у меня бутылочка. Давайте выпьем, поговорим. У меня есть что вам сказать. – Он извлек из полиэтиленового пакета бутылку токайского.
Надо же! Неслыханная щедрость. Такого от Виктора Ивановича я никак не ожидала. А он из того же пакета еще и шоколадку извлек!
– Проходите, пожалуйста.
Он снял у двери свои начищенные до блеска ботинки, резко пахнувшие гуталином, и прошел в кухню.
– Присаживайтесь. Я только что картофельное пюре приготовила, специально к вашему приходу.
– Очень-очень тронут. Спасибо за заботу.
Виктор Иванович осмотрелся, оценивая обстановку:
– А квартирке бы уже ремонтик не повредил, Танечка.
Это я и сама знала. Только, во-первых, когда этим заниматься? А во-вторых, не так уж часто я тут бываю. Пока штукатурка на голову не посыпалась, сойдет и так.
Я беспечно махнула рукой:
– Да бог с ней, с квартирой. Лучше расскажите, как вы все узнали.
Не обращая внимания на мои слова, он продолжал:
– Я бы мог вам сделать ремонт. Я же на все руки, собственно говоря. Могу даже навесной потолок сделать или перепланировку.
У меня от удивления рука с тарелкой так и зависла над столом. Он что, сюда пришел, чтобы в работники ко мне наниматься?
Виктор Иванович расценил мое замешательство по-своему:
– Вы не думайте, я бы с вас денег не взял. Хорошему человеку всегда хочется
Вот это да! Оказывается, ему не чужды благородные порывы. Не ожидала.
Я наконец пришла в себя, накрыла на стол и села.
– Угощайтесь, Виктор Иванович. Мы с вами, по-моему, уже второй раз за сегодняшний день пьем.
– Да, – он разлил вино, – сегодня у вас выдался очень длинный и очень трудный день. У меня, собственно говоря, тоже. И, кажется, я наношу сегодня своему здоровью непоправимый вред.
– Так и не надо пить. Уберите бутылку, вот ваше здоровье и будет сохраннее, – съехидничала я и улыбнулась. – А бутылка пригодится как-нибудь в следующий раз.
– Вы, Таня, по-моему, меня просто жадиной считаете, да? Так уверяю вас, что вы не совсем правы, честное слово.
Я, конечно же, глаза удивленные сделала: «Что вы, что вы! Как можно!» И т.д. Однако, если уж честно, именно так я и считала. Мало того, он мне казался просто патологически скупым… Хотя как сказать: ведь подарил же он мне ручку, тройник и кассету пожертвовал. Я, кстати, даже не расплатилась за них до сих пор, а на человека наговариваю.
Он словно мысли мои читал и, разглядывая вино на свет, сказал неожиданно:
– Таня, насчет аппаратуры можете не волноваться: считайте это подарком.
– Да нет, что вы, Виктор Иванович, ни в коем случае. Слишком дорогие подарки. Я не могу их принять.
– Это для вас они дорогие, а мне ничего не стоит сделать новые.
Что-то я никак не могла понять. С чего это он так расщедрился?
А Виктор Иванович стал доказывать мне, что бережливость и жадность – вещи разные, и не надо их путать.
– Я, Танечка, не от жадности ту куртку-то штопал. Ведь будь я таким жадным, каким вы меня считаете, я бы у приятеля взял его куртку, которую он мне взамен предлагал. Я просто ужасный консерватор и не люблю никаких перемен. Может быть, я поэтому и остался холостяком. Я люблю свои вещи и с трудом привыкаю к новым. Вот так вот. Хотите верьте, хотите нет, только я вас не стал бы обманывать.
Может быть, все действительно так, но при чем я-то здесь? Мне до его привычек глубоко фиолетово. Мог бы и не отчитываться. Мне даже захотелось как-нибудь культурненько от него избавиться. Сколько можно всякую чушь слушать? И с чего бы этот философ, с позволения сказать, решил мне в подробностях доложить о своем образе жизни? Я вздохнула:
– Виктор Иванович…
– Я понял, Таня, извините. Вообще-то я по делу пришел.
Он налил в опустевшие фужеры вино:
– У меня все доказательства вины Колокольцева имеются. Ему ни за что не отпереться.
Я смотрела на него во все глаза и не знала, верить или нет. Такая удача ни с того ни с сего. Неужели такое бывает иногда?
– У вас ведь же есть видеомагнитофон?
– Сейчас я только картошку доем, и мы займемся этой кассетой.
– Кассетой?!
– Ну да. А что вас так удивляет?