В Маньчжурских степях и дебрях(сборник)
Шрифт:
Нижний край солнца коснулся скал; от скал через всю степь потянулись лучи низко над песками.
Скоро лучи стали короче… Тени от скал потемнели. С песков, казалось, кто-то невидимой рукой сдергивал воздушную кисею золотого газа и пески обнажались, принимая свой обычный желтый цвет.
По небу сквозь золото заката просвечивал зеленоватый оттенок.
Уж больше чем на половину ушло солнце за скалы… Через несколько минут только небольшое сияние осталось на том месте, где недавно горел его огненный диск.
II
Чем
Пристально вглядывался он прямо вперед перед собою, подобрав покороче поводья, готовый каждую секунду остановить лошадь или повернуть ее назад…
Винтовку он держал наготове поперек седла…
Тишина в степи по-прежнему была полная. Деревня казалась вымершей. По улице против каждой хаты смутно обозначались на земле тени, падавшие от хат… Смутно белели в тени их стены.
Что-то мелькнуло в тени около одной из хат — точно возле хаты лежала белая бумага и ее подхватило и подняло ветром… Несомненно, это была человеческая фигура, но Волчков видел ясно только именно одно — это белое пятно, может-быть, рубашку… Пятно казалось вынырнуло из темноты и остановилось, смутно белея в воздухе… И сейчас же Волчков различил расплывчатые очертания головы и такие же расплывчатые очертания ног, казавшихся совсем черными…
Он попридержал лошадь и затем шагом стал подвигаться вперед.
В ту же минуту белое пятно двинулось в сторону — куда— он не мог различить, вправо или влево, и пропало.
Он продолжал подвигаться вперед.
Сердце его билось ускоренно быстро.
Он все еще не знал, как он поступит: вернется ли назад к товарищам, или доберется до деревни. Учащённым стуком билось его сердце и, казалось, мешало ему решить этот вопрос.
Мысли словно прыгали, словно бились одним темпом с сердцем…
Изредка, сквозь мысли, сознание воспринимало мягкий стук лошадиных копыт неясно и неопределенно, — точно этот стук несся откуда-то издалека…
Являлись новые мысли:
— А ведь там, небось, не слышно…
И мгновенно эта новая мысль гасла в сознании, и к сердцу подкатывала будто холодная волна… Он чувствовал, как кровь стучит в висках, — точно жилки на висках то наливаются кровью, то опять кровь отливает от них.
— А вдруг…
Разве враги не могли засесть в деревне и поджидать его… А потом — хлоп и готово. Кто этот человек в белой рубахе с босыми ногами. Зачем он убежал?.. Куда?
Глаза беспокойно бегали по сторонам, поминутно останавливаясь на ряде домишек, тянувшихся вдоль дороги с одной стороны (деревня была построена в один порядок).
Ему казалось, что не он приближается к деревне, а деревня надвигается на него.
Было мгновенье, когда он не чувствовал под собой лошади и не чувствовал, как она везет его, потому что в это мгновенье вся его душа сосредоточилась на одной мысли: что сейчас будет… Эта мысль
Он один, а там их, быть может, много…
Ближе, ближе надвигается деревня.
Вот он поравнялся с крайним домиком.
— Вернуться или нет?..
Домик остался позади… Другой: домишка шагах в десяти.
Из глубины улицы веет свежестью… Там совсем темно. Ничего не видно.
А лошадь все идет, идет…
Нужно бы свернуть в тень ближе к домам… Нужно, непременно нужно!
Но он не шевелится…
Учащенно бьется сердце. Хоть бы скорей… Глаза смотрят вперед прямо на одну точку…
Выстрел.
Точно ожгло ему щеку, точно веревка продернулась по щеке, разрывая кожу.
Он поднял было руку, но в это мгновенье в темноте впереди опять, как тогда замаячило что-то белое.
Он схватил винтовку, выстрелил, почти не целясь, потом повернул коня и пустил его рысью по улице по направлению к выезду.
III
Волчков выскочил из деревни и поскакал по дороге.
Каждую секунду он ждал выстрелов вдогонку, но выстрелов не было. Он поехал тише. Впереди его слышался топот. Он совсем остановил лошадь и съехал с дороги в сторону.
Он хорошо понимал, что если бы в него стреляли не один, а десять человек, товарищи, может-быть, ограничились бы только тем, что подъехали бы к деревне самое большее на ружейный выстрел и тут стали бы поджидать его, предоставив ему самому спасаться от преследования, как ему угодно.
Он и сам поступил бы так, потому что вчетвером против десяти все равно ничего не поделаешь.
Но казаки, оставшиеся позади, слышали только его выстрел да выстрел этого неизвестного человека, ранившего его в щеку…
Они, несомненно, теперь спешат к нему на помощь.
Он вынул из кармана большой ситцевый платок и приложил его к щеке, где была рана. Потом отнял от щеки и поднес к глазам.
На платке оказалось темное пятно.
Расправив платок и свернув его так, чтобы окровавленное место приходилось внутрь, он снова приложил платок к ране. Он чувствовал, как бежала под платком теплая кровь по щеке вниз, и крепче прижимал платок.
Пуля задела его только слегка, но рана саднила, дергала и щипала.
Он понимал, что рана пустая, но она все равно давала себя чувствовать. Он не знал при этом, как остановить кровь. Мгновеньями кровь, казалось, переставала течь. Тогда он прислушивался к топоту, несущемуся издали.
Но вот опять теплая струйка, точь-в-точь как тогда, когда во время купанья, зальется в уши вода и потом вдруг потечет из уха и в ухе станет горячо, — выступала из-под платка, набегала на щеку…
Лошадиный топот вдали вдруг словно обрывался, словно шуршанье платка, который он начинал снова разворачивать и складывать, заглушало топот.