В мечтах о любви
Шрифт:
– Ничего я не слышала, – отвернулась насколько смогла в тесных объятиях.
– Вот и правильно, и не слушай, – Генри притянул мою голову к себе на плечо, а я не стала сопротивляться, все равно бесполезно. Решила насладиться его близостью, пока есть такая возможность.
Не знаю сколько мы так согревались, но нашу идиллию разрушил холодный голос Эймона:
– Хороша же у тебя работа, дорогая, – он стоял вплотную и зло разглядывал нашу пару.
Резко отпрянула от Генри, почему-то испугавшись и вовсе не за себя.
– Я тебя ждал в номере и не дождался, потом решил
– Но ты же не любишь сборища, – взяла себя в руки и невольно начала сравнивать мужчин. Оба темноволосые, светлоглазые, с выразительными чертами лица и схожими фигурами, казалось бы, должны быть похожи, но нет. Черты Генри были плавными, органичными, приятными глазу, лицо же Эймона словно высечено неудобными для мастера инструментами: резкое, четкое, без плавных линий, но при этом весьма выразительное. Позы мужчин тоже кардинально отличались: Генри стоял ровно, на первый взгляд, совершенно расслабленно; Эймон же был напряжен, словно готовился напасть. Поспешила предотвратить скандал:
– Но я очень рада, что ты пришел, как раз познакомлю тебя со всеми: это вот исполнитель главной роли Генри Сайверсон, а там вон мои помощники Коди и Бэйли, – помахала парням, – а там, – обрадованно показала в самый дальний угол и потащила Эймона знакомиться с Алистером и Августой.
Может, даже и к лучшему, что он пришел, отпадут ненужные вопросы по поводу моей личной жизни.
Быстро протащила Эймона по всему залу, со всеми познакомила, говорила, не замолкая, лишь бы он не поднял шум, а потом так же ловко увела его домой, помахав всем напоследок и напомнив, чтобы завтра не опаздывали на прослушивание.
– Ну и что это было? – спросил Эймон, когда мы вышли из ресторана.
– Что именно?
– Не прикидывайся дурой и из меня дурака не делай! Ты зажималась с тем смазливым актеришкой, – впервые видела Эймона таким, да, его настроение сейчас больше соответствовало его демоническому облику, но обычно он так не говорил со мной. Его тон по отношению ко мне всегда был мягким, ласкающим, временами подобострастным.
– Не выдумывай, мы просто танцевали.
– Зачем мне что-то выдумывать, я видел все своими глазами. Ты ластилась к нему, как голодная кошка. Если уж ты так голодна, то я могу тебе помочь, дорогая, – Эймон развернул меня к себе и жестко поцеловал. Этот поцелуй не имел ничего общего с лаской, скорее был похож на наказание за провинность. Я забилась в сильных руках в безуспешной попытке освободиться.
– Пусти! – у меня наконец получилось прервать поцелуй, губы горели, глаза помимо воли наполнились слезами.
Эймон тяжело дышал и смотрел на меня каким-то безумным взглядом.
– Прости, – отдышавшись глухо проговорил он и низко наклонил голову, – со мной никогда такого не было, просто я не могу тебя потерять. В тебе весь смысл.
– Ты и не потеряешь, если только сможешь мне доверять, – мне вдруг стало так стыдно, я обвиняла Генри в предательстве, а сама сейчас что делаю?
Мы молча дошли до отеля, задумчиво глядя под ноги. Всю дорогу Эймон держал меня за руку.
Пошел небольшой дождик,
Проводив до номера Эймон неожиданно сказал, что ему нужно уйти по работе. Спорить не стала, даже обрадовалась, что смогу остаться наедине.
Оставшись одна в шикарном номере, вдруг почувствовала себя так неуютно. Захотелось домашнего тепла и уютной обстановки. Решила, что нужно заняться поиском небольшой квартирки поближе к любимому парку и, желательно, в пешей доступности к работе. Довольная своим решением села писать. Что же еще делать писателю поздно ночью, когда на душе неспокойно.
Когда только задумалась над тем, что же я хочу сказать листу бумаги, услышала легкий шум маленьких крылышек, но, когда поняла, что шум какой-то непривычный, подняла глаза. Муз как Муз, только пузико отрастил небольшое и стал такой деловой, степенный, хотя задор юности и иронию он не растерял. Удивляло только то, что рядом с моим любимым золотистым мотыльком порхало такое же удивительное создание, только еще более крохотное.
– Привет! – поздоровалась первая, а сама то и дело поглядывала на забавную малышку.
– И тебе здравствуй, Эля, что сегодня пишем?
– Да вот захотелось накидать несколько строк про нечто уютное, теплое и домашнее.
– Про печку писать что ли будешь? – бабочка-малышка тоненько пискнула, очевидно, посмеявшись над шуткой Муза.
– Пока не знаю, как пойдет, – подхватила игру, – ты лучше скажи, кто это с тобой?
– Моя младшенькая. Не с кем было оставить, пришлось взять с собой на работу.
– Ой прости, наверно, не стоило мне начинать так поздно, мешаю вам отдыхать.
– Не говори глупости, Муз и отдых понятия несовместимые. Писательство – в большей степени труд, и только отчасти талант. Так что и писатель, и его Муз всегда должны быть готовы трудиться, иначе, все без толку, – мой золотистый друг снова включил свой поучительный тон, на который я только и могла, что кивать. Спорить даже не пыталась, он ведь совершенно прав.
– Папа, я буду много трудиться, когда вырасту! – важно произнесла малышка.
– И запомни, крошечка моя, люди любят читать, потому что могут безопасно пережить любой опыт в литературе, поэтому работа Музом крайне ответственная, я бы сказал жизненно необходимая! Но нужно не забывать еще одну важную вещь: хотя ум писателя зачастую острый, а то и колкий, за ним прячется душа чувствительная и ранимая. Так что сильно не наседай, постепенно, потихоньку учи его дисциплине, – мотыльки, устав махать крыльями, уселись на настольную лампу, почти что сливались с ее фоном, излучая очень теплый золотистый свет.
Мы чудесно поболтали со старым другом, его мудрые слова успокоили и убаюкали, я даже не заметила, как уснула.
***
Утром снова ощущая покой и уверенность в душе после общения с любимым Музом, собралась пораньше, не дожидаясь, пока вернется Эймон, и отправилась на прослушивания. Сегодня один из самых важных дней в подготовке к будущему представлению. Уверена, актеры волнуются, не хотелось волновать их еще больше, но все же мне надо выбрать самых подходящих для будущей постановки.