В Микенах, златом обильных

Каспер Гоар

Агамемнон снова рассмеялся.

– Александрой? «Отражающей мужей»? Ха-ха-ха! Придумано ловко!

– Так ты согласен? – Кассандра смотрела умоляюще.

Агамемнон посерьезнел.

– Да пожалуйста! Если тебе так спокойнее. Главное, чтобы ты с именем не сменила на другое и свое дивное тело. Но не знаю, спасет ли тебя задуманное от ревнивой царицы.

– Отчего же не спасет?

– А оттого, что будущее наперед определено богами. Ты можешь его провидеть, но разве в силах человеческих изменить предначертанное Зевсом или Посейдоном? Разве то, что ты кричала на всю Трою об опасностях, ее подстерегающих, что-либо изменило?

– Не изменило, потому что мне не поверили, – возразила Кассандра.

– Нет. Не так.

Не поверили, потому что падение Трои было предрешено богами. А с ними бороться бесполезно. По себе знаю, ляпнул сдуру, что нацелил стрелу лучше Артемиды, и готово! Что стоит богам олимпийским, подняла руку – и паруса обвисли. Наш флот до сих пор стоял бы у того злосчастного авлидского берега, если б я не согласился умилостивить богиню ценой жизни собственной дочери. Поверь мне, навсегда пропала охота тягаться с олимпийцами.

– Хочешь сказать, лучше мне сложить руки и ждать, когда зарежут? – проворчала Кассандра обиженно. – Коли уж богам так угодно?

Агамемнон хитро улыбнулся.

– Так ведь неизвестно, что именно угодно богам! Клитемнестра пока в число таковых не входит…

Снаружи послышались шаги, полу шатра приподняли, показался начальник охраны, пропустил внутрь двух рабов с подносами и кувшинами, но сам не вошел, а сказал от входа:

– Здесь тебя, царь, дожидается человек из Микен. Говорит, что из старых твоих слуг, с важными вестями приехал. Привести его? Или лучше после ужина?

– Зови, – велел Агамемнон и кивнул Кассандре.

– Ступай. Надумаю, пришлю за тобой, но навряд ли. Устал, спать хочу, да один.

Кассандра молча поднялась и вышла. Когда царь был занят или не в духе, она спала в большом шатре вместе с другими пленницами, были среди них женщины всякого положения, от вдов и жен людей богатых и знатных, лучших мужей Илиона, до простых крестьянок, и хотя перед царской дочерью любая готова была склонить голову, Кассандра из себя принцессу не корчила, смешно это было бы теперь, когда и она такая же невольница, как прочие, наоборот, со всеми держалась, как с подругами, и сейчас с нетерпением думала, что порадует их, рассказав, какие картины она высмотрела во мраке грядущего, утешит их жаждущие мести души…

Глава третья. Клитемнестра

Клитемнестра невесело глядела вниз, в долину, с крепостной стены. Смотровая площадка, обнесенная деревянными перилами, была достаточно велика, чтобы вместить все ее потомство, но кроме молчаливого Менетия, рядом с ней стояла только Электра, Хрисофемида подняться на стену не отважилась, она боялась высоты, и мысль оказаться на каменном выступе, почти нависающем над обрывом, ее пугала, а Ореста Клитемнестра не пустила наверх сама, мальчик отличался чрезвычайной подвижностью, все время бегал, прыгал, вертелся вокруг, и уследить за ним было трудно, еще сверзится в пропасть… Она покосилась на Электру, жадно следившую за происходящим в долине, из всех детей та была более всего похожа на мать, такие же волосы цвета воронова крыла, большие черные глаза, статная фигура… Хрисофемида была тоньше и ростом поменьше, а волосы имела почти белокурые, не золотистые, правда, как у Елены, но куда светлее, чем у всех прочих в их роду, включая Атридов, русоволосых, у Менелая, так даже с рыжинкой, однако в том, что Зевс тут и близко не ходил, Клитемнестра могла поклясться. Вот кто пошел в отца, это Орест, и мастью, и осанкой, и чертами лица, и даже, кажется, характером, уже сложившимся, несмотря на еще детский возраст… Но хотя Электра и была на нее похожа, Клитемнестра не очень уж ее привечала, скорее, сторонилась, даже слегка побаивалась, та мать со всей очевидностью не одобряла, если и не осмеливалсь говорить прямо, то выказывала поведением, Эгисфа на дух не переносила, все старалась уколоть побольнее острым словцом или просто поглядывала исподлобья так, что тот ежился. Хрисофемида же в дела матери не мешалась, занималась

своими, ткать и прясть была мастерица, и за работой весело пела, не то, что Электра, которой и пуговицу пришить было неохота. Однако и Хрисофемида не занимала в сердце Клитемнестры главного места, ее любимицей, кровиночкой, светом очей была несчастная Ифигения, потерю которой ей не могли возместить ни победы, ни трофеи, ни, громко выражаясь, ахейская слава. Ох уж эта слава! Кровь и смерть вместо жизни и любви… И поди сделай вид, что и тебе слава эта милее родной дочери… А ведь скоро и придется… Она перегнулась через перила, вглядываясь в долину. По широкой дороге, вившейся между усадьбами побогаче и домами победнее, медленно продвигалась победоносная Агамемнонова рать. Сам царь ехал впереди в сверкавшей золотыми украшениями огромной колеснице, за ним тянулись воины в колесницах попроще, воины конные и пешие, и длинный ряд повозок, в части их пленники, в прочих груды мешков и ящиков, военная добыча, ради которой в поход идут с куда большей страстью и охотой, чем за славой. Разглядеть все подробности она, конечно, не могла, далеко, да и тесной стеной стоявшие вдоль дороги горожане и крестьяне загораживали ее, к тому же ветками махали, и цветы, скорее всего, тоже бросали, все по ее указаниям, приветственные клики достигали даже Акрополя. Хорошо поработал Менетий, подумала она и поглядела на того одобрительно, не так просто организовать подобную встречу, хотя с толпой главная трудность в том, чтобы ее собрать, а дальше из нее веревки вить можно… Процессия добралась уже до подножия холма и стала подниматься по нижнему пандусу. Пора, решила она.

Когда спустились со стены, она отослала Электру во дворец, та, правда, упиралась, но Клитемнестра настояла на своем, у нее весь церемониал был продуман досконально, детям следовало ждать отца в мегароне, и туда Электра после некоторого сопротивления отправилась, а сама Клитемнестра пошла в другую сторону. У ворот она велела отойти и Менетию, переняла у служанки приготовленную с утра охапку цветов, миновала в полном одиночестве ворота и стала прямо под колонной, разделявшей львов. Ну держись, Агамемнон! Она была в роскошном наряде, который вчера весь день шил под неусыпным надзором ее портнихи десяток самых искусных в этом деле рабынь. Лиф алого платья облегал грудь и тонкую талию, которую пышная юбка со множеством оборок еще сильнее подчеркивала, в волосы, уложенные в высокую прическу, была вплетена ажурная золотая диадема, серьги с длинными подвесками обрамляли благородный овал лица, а над глубоким вырезом на полуобнаженной груди лежали многочисленные витки драгоценных бус.

Она дождалась, когда царская колесница приблизилась на расстояние нескольких шагов, и бросила свои цветы под копыта белого коня, который ту влек. Колесница остановилась, Агамемнон соскочил на землю, приблизился, она точно рассчитанным движением преклонила перед ним колено, и царь сразу нагнулся, подхватил ее, поднял на ноги, прижал к груди, а потом без слов помог взойти в колесницу, чтобы она въехала в цитадель вместе с ним.

Колесница поднялась по верхнему пандусу к началу лестницы и остановилась, как и подъехавшие вслед прочие воины, до Акрополя их добралось немного, большинство ополченцев осталось в долине, разошлось по домам, с царем были теперь только лучшие из лучших да личные Агамемнона люди. Увидев накрытую пурпурной тканью лестницу, царь даже слегка смутился, но Клитемнестра подала ему руку, и они вдвоем поднялись по бесчисленным ступеням на площадь перед дворцом, где их встретила рукоплесканиями созванная Клитемнестрой на празднество микенская знать.

Только у входа во дворец Агамемнон нарушил придуманный ею порядок церемонии, она предполагала, что царь войдет в тронный зал, сопровождаемый подданными, и там к ним обратится с приветствием, но, достигнув пропилей, Агамемнон остановился и повернулся к людям, собравшимся на площади.

Конец ознакомительного фрагмента.