В мире звезд
Шрифт:
Мимолетные связи не в счет. Их и связями-то назвать сложно. Так, соприкосновение...
А вот теперь у него возникло ощущение, что он встретил кого-то очень значимого. Кого нельзя упустить. После первой встречи это было смутное шевеление где-то в глубинах сердца, шепот интуиции, которой он редко доверялся. Но сейчас... Вчерашний вечер подарил ему такие чувства, которые он не испытывал лет двадцать. Так колотится сердце, так хочется заламывать пальцы и не дышать, чтобы не пропустить чего-то важного — взгляда, слова, только на первом свидании, когда тебе пятнадцать или шестнадцать... Ну то есть
Эдвард закрыл глаза и глубоко втянул в себя воздух. Влажный, холодный воздух ванной обволакивал ноздри и горло, тревожил грудь. Ему вспоминались лучистые глаза Дженнифер, изумительный пушок на золотистых щеках — он разглядел, честное слово! — и ее узкие ладони, пальцы с ногтями красивой от природы формы, которые наверняка не знали искусственных накладок. Ему очень хотелось пригласить ее танцевать, и он собирался сделать это при случае... но случая не вышло. Еще Эдвард отчетливо помнил, как часто вздымались складки голубого шелка на ее груди: наверное, от волнения. Улыбка тронула его губы. Эта мысль могла потянуть за собой цепь томных фантазий, но не стоило.
Он очень надеялся, что им с Дженнифер суждено познать друг друга по-настоящему, и не хотел предвосхищать события даже мыслью. Пусть все идет своим чередом, течет, как вода — мудро и необратимо. Вода всегда течет в океан.
Эдвард понял, что ему жизненно необходимо позвонить ей, вплести еще одну нить в причудливый узор их отношений, прикоснуться к ней, хотя бы словом, и почувствовать ее присутствие в своей жизни.
Он вытерся жестким полотенцем, набросил на плечи махровый халат и вышел из душа. Сотовый, должно быть, остался на кухне. Эдвард нашел его и взял в руки осторожно, будто опасаясь разбить. Нажал несколько кнопок — высветилось «Дженни». Почему не Дженнифер? Не Дж. Кингстон? Что это, победа надежды над этикетом? Или знак?
Пластик не холодил ухо, наоборот, казался теплым: видимо, температура в комнате была выше, чем у воды в душе. Пауза. Наполненная тишина. Эдвард почти слышал, как работают антенны, спутники, как миллионы бит информации приходят в движение, выстраиваются электронные связи, оживают магнитные поля, чтобы перекинуть мост он него — к ней.
Наконец-то — гудки. Долгие гудки, унылые, один за одним. Эдвард и не заметил, как напряженно сжимается и разжимается его левая рука. Шесть. Семь. Восемь. Еще и еще. Минута. Щелчок. Лишний удар сердца. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позже», — участливо проговорил автомат женским голосом.
— Вот черт! — Эдварда ничто не выводило из себя так, как выключенные мобильники. Почему человек умудряется забыть телефон дома, сунуть его под подушку или истратить весь заряд батареи именно тогда, когда он больше всего нужен?
Эдвард попробовал еще раз. Везения у него не прибавилось. Он взглянул на наручные часы: без пяти одиннадцать. Вряд ли она спит. На работе? Скорее всего. Но репортерская работа обязывает ее держать мобильный в пределах досягаемости. Может быть, она дала неправильный номер?
Эдвард вспомнил, какое у нее было выражение лица, когда он попросил ее об этом — немного расстроенное... Возможно, хотя глупо. Эдвард не хотел подозревать Дженнифер в таких детских играх. Тем более что ночью он точно слышал ее вскользь отметил, что «незаурядный человек Гай Франкленд иногда даже одеться как следует без посторонней
Перелет прошел на удивление насыщенно. Гай умудрился поскандалить с двумя пожилыми дамами в очереди на посадку, слишком фамильярно, если не сказать фривольно, обратиться к стюардессе, за что его чуть было тут же не оштрафовали. Он успел показать Дженнифер полную коллекцию своих работ, и она то убеждалась в его гениальности, то едва удерживалась от вопроса: а зачем было увековечивать такой кошмар?
Город на побережье другого океана показался Дженнифер еще прекраснее, чем Нью-Йорк. Она знала, что Лос-Анджелес огромен, но не представляла, что настолько. Гай с видом географа-специалиста сообщил, что мегаполис растянулся с севера на юг на девяносто километров. И еще на шестьдесят — с запада на восток. Дженнифер подумала, что он образованнее, чем кажется на первый взгляд.
Они на такси добрались до небольшого отеля в Бербанке. Увидев аккуратненькое кремово-белое здание, Дженнифер присвистнула — да и Гай тоже. Она уже оценила преимущества работы в «Нью уорлд». Во-первых, денег на своих сотрудников (и к ним примкнувших) журнал не жалеет. Во-вторых, это, что называется, бренд. Одно дело — представиться журналистом из желтенького «ТВ Ньюс», и совсем другое — из «Нью уорлд». Не «Нью-йоркер» и не «Таймс», но!
Нет, конечно, можно позвонить ее редактору. Можно даже попросить Бена выяснить, что к чему. Но стоит ли?
Черт, он никогда не брал у женщин номера телефонов первым, и тем более ни одна никогда не игнорировала его звонки!
К Эдварду в течение нескольких дней вернулась острота давно забытых чувств: сладостного предвкушения, романтического волнения и уязвленного мужского самолюбия.
Что ж...
Он и сам до конца не мог объяснить, почему чувствует себя как слепец, который захотел пить, приник к знакомому источнику, но вместо воды ощутил губами лишь песок. Нельзя. Нельзя «застрять» в этом ощущении, иначе весь внутренний огонь выгорит. Его первый режиссер — в студенческой театральной студии — говорил: «Чувствуй. Никогда не беги от чувств. Они — почва, на которой будут расти твои образы. Но никогда не чувствуй долго, особенно избегай неприятных эмоций. Иначе почва выветрится, и ничего не вырастет на ней». А впереди очень, очень много работы.
Остается лишь надеяться, что потом не будет слишком поздно. Что река найдет свой путь к океану. Что она ответит позже или перезвонит сама...
Эдвард с тяжелым сердцем набирал номер Бена и никак не мог справиться с сосущей пустотой под ложечкой, которая не имела ничего общего с физическим голодом.
Эдвард был не из тех, кто страстно желает иметь собственный самолет, а, заполучив его, первым делом принимается катать по воздуху друзей. Он часто летал бизнес-классом, но иногда арендовал маленький частный самолет. Как сегодня. Ему хотелось побыть наедине с собой. В салоне больше никого не было. Самолет шел выше облачного слоя. Эдвард сидел у иллюминатора и смотрел, как клубятся за бортом пухлые облака, подсвеченные перламутром и от этого особенно красивые. Странно смотреть на облака сверху — из ярко-синего неба. Странно и прекрасно. Вовсе не нужно шампанского — и без того в голове хмель.