В миру
Шрифт:
И вдруг возникла третья сила. Церковь называет их содомитами, но, с подачи «спонсоров» реформ их стало принято называть «меньшинствами». Как их не называй, но такие люди существовали всегда, и ни один режим их не мог искоренить. Другое дело, что они сидели и не рыпались, но то были времена суровых нравов, суровых действий и решительных властителей.
Конечно, две уже вступившие в партер и вставшие в стойку силы затоптали бы этот балаган, но он неожиданно понравился «спонсору» реформ. В этом пошлом цирке тотчас разглядели истинную демократию. И, отслюнявливая очередной транш, намекнули – что показная половая свобода, это не распущенность
Так меньшинствам была выделена квота для избрания в Вече. Отныне, вместо того, чтобы дышать затхлой плесенью сырых узилищ изгоев, они сами получили право хоть и не сильно, но источать запахи. И теперь собирались это дело отпраздновать. Они задумали парад. Такие шествия должны были пройти по всей стране.
Раньше мне было все равно. Я если и думал на эту тему, то только в том ключе, кто же просечет тему первым и внедрится под голубые знамена. Меня бы позабавило, будь это криминал. Я бы даже сделал ставку, заведи букмекеры такую линию.
Но первым определился кандидат Коноводов.
И потому когда мне позвонил Дед, и раздраженно сообщил, что интервью с Коноводовым нужно срочно снять из номера потому-что это теперь не наш кандидат, а «их» кандидат, я недолго горевал, что плакал мой журфак.
Я вспомнил пьяный разговор в баре, позвонил Сереге, и попросил пояснить что значит «нас много» и не собираются ли «они» что-то предпринять.
***
Вскоре мы были на месте. Акционеры располагались на крыше перестраиваемого облунивермага. Однако новые времена принесли новые названия, и теперь на старом, ободранном от штукатурки как липка от коры, здании, уже пустили побеги огромные неоновые буквы вывески "Торговый центр". Пять этажей, стены с пилястрами и лепниной. Сейчас от постройки того времени остался лишь фасад, выходящий на площадь. Все остальное было снесено и на старом месте возведена бетонная коробка – поражающая размерами и пока пустая утроба.
Поднимаясь на крышу я глядел на неотделанные шершавые стены, обрывки кабелей, наспех подвешенные, еще не закрепленные огромные короба вентиляции, и ощущал себя ничтожным микробом в пустом и голодном брюхе невиданного зверя, живущего в невероятных размеров зоопарке. Зверя, давно уже прирученного и смирившегося со своей участью. Он лежал на боку и ожидал кормежки. И очень скоро, с открытием, закипит, забурлит, зачавкает в его утробе пищеварительный процесс под названием торговля и товарооборот. И из пасти будут бесконечно срыгиваться довольные покупатели. Когда-нибудь срыгнусь и я, мне как раз новый диван нужен.
Из-за шествия стройка стояла пустая, огороженная забором, прикрытая от глаз строительными лесами с натянутой сеткой. На крыше было полтора десятка неотличимых от Олега молодых людей. Выделялся, пожалуй, лишь парень в черной бандане как у пирата. Если большинство валялось на рюкзачках, то этот расхаживал, оживленно разговаривал по телефону и жестикулировал. Сереги не было видно.
– Привет, – подошел я к парню в бандане, едва он убрал телефон, – а где Сергей?
– Какой Сергей, – удивился он, – а, Сергей! Слушай ты ведь Марат, журналист? Привет, я Николай, типа, старший здесь. – Николай протянул потную ладонь и взблеял козлиным смешком. Он заметно нервничал. – Сереги сегодня не будет. У него какое-то внезапное дело. Но ты не волнуйся, мы и без него управимся. Скоро начнем.
– Что начнете-то, Николай?
–
– А если голову кому-нибудь пробьете?
– Не волнуйся, все продумано. Во-первых, бутылки небольшие, пластиковые, во-вторых без крышек.
По парапету действительно были расставлены бутылочки из пластика. Этикетки сообщали, что в них томатный соус. Крышки валялись тут же, собрать их никто не удосужился. Все было как-то разгильдяйски. Акционеры пили пиво. Захотев в туалет тут же, не стесняясь девушек, мочились, курили, окурки бросали в растекающиеся лужи. Запах их нисколько не заботил. Еще бы, какой запах, какая чистота и санитария, когда детишки играют в революцию!
Отойдя в сторону я снова набрал Серегу. Он не отвечал.
Выбрав удобное место, я уселся на рулон рубероида, вынул фотоаппарат и сквозь видоискатель стал определять лучшие точки будущей съемки. Нужно было избегать тени, проводов и рекламных растяжек.
– А тут нельзя снимать, – раздался за спиной голос Олега.
Я повернулся, пожал плечами и спустил затвор. На экране камеры появилась несфокусированная рожа Олега. Пока он соображал, я уже убрал камеру в рюкзак.
– Я же журналист, – улыбнулся я как можно дружелюбнее.
Ну не выгонят же они меня с крыши. Это же еще бесшумно суметь нужно. А вдруг я закричу?
– Все равно, у нас своя пресс-служба, – Олег указал рукой на девчонку с кольцами в ноздре, – мы потом дадим фотографии.
Спорить я не стал. Все равно сделаю, как мне надо.
Уже гремела, пока вдалеке, бравурная музыка, однако шествия еще не было видно.
***
Когда накануне позвонил раздраженный Дед, и потребовал заменить интервью с Коноводовым на что угодно, я удивился. Узнав в чем дело, не поверил. А проверив информацию – разозлился.
Коноводова-то можно было понять. Его предвыборные шансы в нашем Конце были пусть и велики, но конкуренты поджимали. И добропорядочный отец семейства Коноводов, великий энтузиаст и мыслитель, государственный муж и политик вполне мог не попасть в Вече. Тогда как «эти» вероятно пообещали ему столбовую дорогу. В их сообществе все всё понимали. Раз выпал такой шанс, значит для представительства во власти нужен не сирый наплюмаженный ливер, а деловой человек и опытный политик. И они, каким-то макаром, подкатили к Коноводову.
Коноводов тотчас переметнулся и перекрасился. Его лицо, на фоне триколора, слегка заголубело. Если раньше в его программе утверждались ценности традиционной морали и семьи, то теперь, в переметных экспресс-интервью появилась иная риторика.
Казалось бы, и пускай. Однако этот прохвост Коноводов кинул не только наш Конец, не только Пыряева, но и меня. Рухнули в тартарары надежды о поступлении. Эх ты, Коноводов, ты ж в мою мечту плюнул, чудак ты политический!
Впрочем – мало ли у кого какие мечты. Мечты тоже всякие бывают – например, достижимые и недостижимые. Я вот на субботу запланировал свидание с Люсенькой. Да, да! Уж не знаю, что щелкнуло в ее «механическом» сердце, но она согласилась сходить со мной в кино и поесть мороженого. И даже не назвала меня нахалом, когда я спросил, какое мороженое она любит – в вафельном стаканчике, или на палочке.И вот теперь я, вместо того, чтобы убирать квартиру, морозить лед для шампанского и резать фрукты, вынужден, жалко отмазавшись перед Люсенькой, торчать на пыльной крыше.