В моей руке – гибель
Шрифт:
— Никит, я тебе русским языком объясняю: по образцам с трупа Антипова исследования завершены. Это шерсть животного. Какого — установить не представляется возможным из-за плохой сохранности представленных образцов. Да Ласкина над ними целый день колдовала! Никаких там посторонних красителей — это не мех, не клок от воротника, с шубы крашеной. Полная натуралка. Вырванный из чьей-то шкуры клок шерсти.
— Во время борьбы вырванный? — тихо переспросила Катя.
— Понятия не имею, — Новогорский пожал плечами. —
— Это собачья шерсть? — внезапно спросила Катя. — Как, Сереж, на твой взгляд, похожа она на собачью?
— Повторяю: чья конкретно, мы не установили. В заключении не стали давать спорное определение. На мой личный взгляд, на собачью шерсть не похожа — длинный грубый волос, очень густой подшерсток, вряд ли это собачья.
— А у Яковенко во рту чья?
— Ласкина образцы забрала в лабораторию. Завтра займется.
— Сереж, но ты же ее в руках держал, видел, что тебе стоит сейчас сказать! Это же ведь тоже… шерсть, да? Похожа она на ту?
— Женщины все сплошь — торопыги. Вынь да положь — ответь. Катя, ласточка моя сизокрылая, я же эксперт, меня об уголовной ответственности за ложь в заключении предупреждают. Я тебе рассказал правдиво о том, что увидел на месте происшествия. А ты требуешь всего и сразу.
— Ты мне только скажи: по-твоему, то, что вы нашли на Яковенко, похоже на то, что найдено на Антипове?
— Вроде похоже. Вроде. Но я не привык гадать.
— А как же эта шерсть попала Яковенко в рот?
Колосов и Новогорский переглянулись. Кате тут же вспомнились Базаров и Мещерский: что, мол, с нее взять — женщина!
— Сто двадцать «где», полсотни «как» и триста «почему». — Новогорский допил чай. — Ты, Катя, прямо как моя вторая жена Лариса. Чудо что за женщина была… я с ней три месяца всего выдержал, несмотря на все ее неотразимые прелести.
Хватит меня допрашивать, собирайся. Вон Ласкина к машине ковыляет. И умоляю — по дороге лучше молчи. Не то брошу на дороге. Мое слово — кремень.
Катя только плечиком дернула: еще чего — молчи!
— Мы мимо Мебельного поедем, да? — осведомилась она. — На пять секунд заскочим на место происшествия. Мне на березу, на овраг взглянуть надо. Тогда всю дорогу ни словечка не пророню.
Новогорский вышел, а она помедлила в кабинете.
— Никит, ты совсем в Раздольск переселился, да?
— Совсем… смотря по обстоятельствам. Захочешь навестить — милости прошу. — Он облокотился на стол. — Тут лучше, не находишь? На свежем воздухе… Покой, порядок, тишина. Покоя нет, порядка тоже, тишины… А может, карты лягут — так на Клязьме еще позагорать успею.
— Ты в Уваровке побывай, — тихо заметила Катя. — Это как раз от Клязьмы
Что-то в ее тоне прозвучало такое…
— Бывала в тех местах? — Никита поднялся: надо быть вежливым, дама уходит.
— У наших знакомых там дача.
— У ваших личных знакомых, Катерина Сергеевна? Это намек? На что — не понял?
— Я серьезно, Никит. Вредно столько пить на работе, — она фыркнула. Там дача знакомых нашей семьи. Когда найдешь возможность посетить Уваровку и… ее окрестности, найди также возможность сообщить мне. Обменяемся впечатлениями. Хорошо? А сейчас, знаешь… плюнь на все. Тебе отдохнуть надо.
— Я плохо выгляжу?
— Без слез не взглянешь.
— А ты, как всегда, в форме: свежа, язвительна и… В общем, ладно, чушь несу, понял. — Он прислонился к стене. — Ни хрена не клеится, Кать, у меня. Ничего не контачит, а ведь думали, что…
— Утро вечера все равно мудренее. Ты же мне сказал: знаешь по этому делу ровно столько же, сколько и я. Так вот: я тоже пока ничего не понимаю, — утешила она его. — Ты не расстраивайся. Все образуется. И… съезди в Уваровку. Очень тебя прошу.
Свет в окне его кабинета — это было последнее, что она видела из окна старой «Волги» отдела специальных исследований. Километра через четыре у Мебельного Новогорский сдался на ее мольбы и свернул на проселок к платформе. Его коллега Ласкина — усталая, убаюканная таблетками — спала на заднем сиденье.
— Живо набирайся впечатлений и айда отсюда, — шепнул Новогорский. — Мне это место уже вот где. Девять часов уже, меня жена заждалась!
«Какая по счету?» — подумала Катя, вышла из машины.
Свет фар выхватил из сумерек утоптанную тропу, уводившую в лес. Пройдя по ней метров пятьдесят. Катя увидела впереди что-то темное: высокий березовый пень, почти в половину человеческого роста, с надломами, а под углом к нему — ствол рухнувшей березы.
— Значит, труп Яковенко Листовы нашли здесь. — Она оглянулась: Новогорский плелся следом.
— Говорят, лежал поперек ствола. Возможно, экспертиза микрочастиц с его одежды это подтвердит. А могила его вон там, в овраге, была, внизу, — он ткнул в плотную чащу кустов справа от тропы.
Катя прошла еще немного вперед: сквозь деревья ярко светились огни какого-то дома. Помнится, участковый говорил, что там живет какой-то путейщик, жена его работает на станции в билетной кассе.
— Что же получается? — Она вернулась к березе. — Мальчишки нашли труп днем, двенадцати ведь еще не было, молочная лавка в полдень приезжает на Мебельный, обобрали Яковенко, оттащили в овраг, закопали… А ведь он тут действительно как будто напоказ был выставлен. Тут ведь станция.
Отчего пассажиры, дачники его раньше Листовых не обнаружили?