В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей

Бирюкова Татьяна Захаровна

Так, в одном из случаев того года путешественник коснулся земли у городского Манежа. При приземлении шар задел за телефонные провода. Все обошлось благополучно, без жертв. Зеваки торжественно проводили огромный воздушный баллон в палисадник нового здания университета (левое его крыло на Моховой улице). Здесь из шара был выпущен газ, после чего Жильберт и встречавший его Омон при громких криках собравшейся толпы уехали в театр.

Но что осталось на месте приземления?

Наблюдатели, большей частью мастеровые, которые во время встречи воздушных путешественников заполонили Моховую и Большую Никитскую с желанием

все увидеть, сильно повредили водосточные трубы домов, когда на них залезали. Ко всему прочему темпераментными москвичами было разбито несколько окон у здания Манежа, отбита штукатурка. На фасаде университета те же любопытные выломали решетку. За ослушание и дерзости, высказанные городовым, в полицейский участок было отправлено несколько человек…

Прошло полтора летних месяца, и из того же публичного сада в половине девятого вечера тихо и плавно в небо поднялся шар с надписью огромными буквами «ГОРОД МОСКВА». Новый шар имел в корзине впервые отважившегося на воздушные приключения владельца этих мест — Шарля Омона.

Пролетев над Москвой, шар через полтора часа благополучно спустился вблизи подмосковного села Измайлова на сжатое поле.

Окрестные крестьяне вполне радушно отнеслись к воздухоплавателю. Они с большой готовностью и сноровкой помогли собрать шар и (по старой терминологии) «уложить его на извозчика».

До городской заставы Шарль Омон ехал верхом на лошади, а потом пересел также на извозчика. В одиннадцатом часу директор возвратился в свой сад, где, при сгустившихся сумерках, был встречен аплодисментами отдыхавшей публики.

А 23 августа 1892 года в 7 часов вечера, в день бенефиса директора Омона, в присутствии многочисленной публики состоялся последний в том летнем сезоне полет из его сада бенефицианта вместе с парашютистом господином Годроном.

Воздушное путешествие происходило на трех шарах: «Москва», «Северная звезда» и «Комета».

Шары плавно поднялись в воздух и направились к Ходынскому лагерю. Пролетев 9 верст в сторону от Москвы, шары сели в пригороде — у деревни Хорошово.

Там, как и планировалось, аэронавтов ожидала местная полиция. В функции полицейских входила охрана шаров и воздухоплавателей. Вслед за шарами, по наземной траектории полета, из Москвы ехали казаки и свободный экипаж.

В 9 часу вечера господа Омон и Годрон возвратились в сад Омона, где услышали громкие аплодисменты публики. Бенефицианту была поднесена бриллиантовая запонка. Кроме этой запонки он получил еще бриллиантовое кольцо и серебряный венок на атласной подушечке с надписью: «Директору Петербургского и Московских театров в день бенефиса от администрации сада».

Загородный сад был иллюминирован. В заключение праздника «был сожжен блестящий фейерверк» — как писали газеты, которые тут же еще добавляли: «27 августа состоится бенефис Я. И. Вульфа, главного администратора сада».

Многие москвичи, любители острых ощущений, тоже желали на часок-другой оторвать свои стопы от родной земли. Поэтому, спустя несколько лет, для них в московском Зоологическом саду на Пресне были устроены специальные экзотические подъемы на воздушных шарах. Радость и азарт испытывали и сами воздухоплаватели, и ожидавшие их внизу зрители.

Правда, с полетами случались и курьезы.

Так, в воскресенье 11 сентября 1905 года в Зоологическом саду состоялся

подъем аэронавта Жана Овербека. Погода была замечательной, полет проходил удачно… Неприятность произошла перед приземлением. Овербека ветром понесло из Зоологического сада через Москву-реку в Дорогомилово. Современная событию газета писала о реакции на то дорогомиловцев: «Пьяная безобразная толпа окружила аэронавта и его шар буквально разорвала в клочки. Господин Овербек исчисляет убыток в 4 тысячи рублей». Получившие сувениры (кусочки шара) себе на память вовсе не собирались поднимать вопрос о складчине и компенсации убытка этому французскому покорителю московского неба.

Через пять лет пресса сообщила горожанам о том, что «27 мая в 9 часов вечера при первом подъеме воздушного шара с публикой в Зоологическом саду тормоз лебедки, при помощи которой совершается подъем шара на проволоке, перестал действовать в тот момент, когда шар поднялся на 10–15 сажен (сажень составляет чуть более 2 метров. — Т. Б.). Причиной, как оказалось, послужило то обстоятельство, что зубцы шестерни скосились. Устроитель подъемов Никитин, видя, что быть беде, прибегнул к ручному способу и при помощи рабочих, приподняв шар на 20 сажен, поспешно опустил его вниз. После этого неудачного полета дальнейшее летание шара было прекращено. Шар с его приспособлениями вновь будет осмотрен надлежащею комиссиею».

После такого происшествия, имевшего серьезный риск для жизни посетителей аттракциона, к таким подъемам на некоторое время был утрачен интерес жителей города… Но вскоре об опасности все забыли и к шару опять выстраивалась очередь.

У памятника Екатерине

День праздника святых Петра и Павла всегда очень радостно отмечали в роскошном селе Кунцеве, принадлежавшем Козьме Терентьевичу Солдатенкову. Вот таким в памяти у сельчан осталось 29 июня 1885 года.

Несмотря на страшный зной, после полудня молодые парни и девушки из окрестных сел начали собираться в усадьбе помещика. Именно туда, где против дома хозяина имения среди цветущей зелени стоял памятник Екатерине II.

Когда дневная жара стала немного спадать, молодежь затеяла водить хороводы. В них участвовало не меньше двух сотен парней и девчат. В число зрителей попали разновозрастные дачники Фили, Мазилова, Давыдкова и других поселений.

Девушки были одеты в нарядные костюмы. Но поселянки надели вовсе не сарафаны, а платья — по городским модам, приталенные и сшитые из тех же материй, что и их платочки: шерсти и шелка. На их руках можно было увидеть фильдекосовые и лайковые перчатки. У некоторых на шеях на специальных серебряных цепочках висели модные по тем временам часы.

Парни имели на себе длиннополые суконные сюртуки, длинные смазные сапоги. Причем на сапоги (несмотря на летнюю хорошую и ничего дурного не предвещавшую погоду) были надеты блестящие черные галоши. Вместо поярковых шляп, которые они носили в прошлый год по предыдущей моде, на их головах были суконные картузы городского фасона. Так же, как и у девиц, руки закрывали лайковые (но покороче) перчатки, а на серебряных шейных цепочках тоже можно было заметить часы.

Такая мода уже миновала Санкт-Петербург и Москву, но только в то лето добралась до подмосковных окраин и прочих поселений страны.