В Москву!
Шрифт:
Наконец, Нора заснула.
Утром она проснулась с прозрачными мыслями, вдруг отчетливо понимая, что решение — вот оно, только одно, и другого быть не может и не могло. Нора схватила свое решение за шкирку, как слепого котенка, мяукающего так, будто это не десять тепленьких сантиметров плоти, а целое стадо овец. «Сегодня я запрещаю себе думать вообще», — сказала в уме Нора, зная, что это единственный способ не спугнуть решение. Чтобы не думать, она стала в уме повторять вчерашнюю песню про девочку Людмилу — первое, что пришло ей в голову.
Так,
На взлетном поле пассажиры, летевшие бизнес-классом, грузились в самолет первыми, пока летевшие экономом — с барахлом и детьми — морозились на ветру. Девушка в форме помогала богатым протиснуться сквозь плотную кашу бедных.
Нора вдавилась в сиденье и задремала. Последнее, что выскользнуло в ее сознание из полудремы, была фраза того персонажа, который умер прямо на чьем-то приеме. Хто шо знает? — вспомнила Нора. — Нихто ниче не знает. Только Бог все знает, который все замутил.
Двадцатая глава
Одну сестру имею, и та — идиотка.
— Это кто прилетел, Сыктывкар? — спросил лохматый таксист темноволосого пассажира в кожаной кепке.
— Ты сам Сыктывкар! Москва прилетел! Какой тебе Сыктывкар! — ответил пассажир, возмущенный предположением, что он мог прилететь из Сыктывкара.
— Так и говори, че орешь? — обиделся таксист.
Пассажир двинулся вглубь толпы, по дороге поздоровался с двадцатью, пожал руки десятерым, пятерых расцеловал в обе щеки и исчез в глубинах парковки.
В зале прилета, который служил одновременно залом вылета и залом ожидания, было душно, как летом. Толпы бабушек и детей кричали: «Сдается комната!» Одного деда, похожего на князя, мучил глупый турист со сноубордом в чехле. Он говорил:
— Скажите, у вас есть Интернет?
— А? Кондиционер? — спрашивал князь.
— Интернет!
— Конечно! У нас сайт в нем есть!
— Да нет, в номерах у вас есть Интернет?
— Наверно, есть! — злился князь.
— Так есть или нет?
— Да откуда я должен знать тебе?
— А кто вы?
— Я кто? Я — начальник отдела бронирования! — сообщил похожий на князя дед, выпрямив спину.
Подбежала запыхавшаяся тетка в гамашах и тапочках:
— Пойдем-пойдем, у нас все есть!
— Интернет есть?
— Кто? Электричество? Есть электричество!
За пластмассовыми столиками с грязными ножками сидели таксисты, милиционеры и несколько отдыхающих. Все, кроме отдыхающих, пили коньяк. За одним из столов черноглазые мужчины — двое в расстегнутых шелковых рубашках и один голый по пояс — громко спорили по-армянски, часто и яростно произнося только одно русское слово «Олимпиада». Досталось Олимпиадиной маме, Олимпиадиному папе, ее близким и дальним родственникам и друзьям. К столу подошел какой-то молодой, чернявый и ушлый, каких на побережье миллион. За собой он тянул разукрашенную блондинку в розовой куртке.
— Привет, привет, брат, садись, дорогой! — сказали ему.
Чернявый сел и налил себе полстакана коньяка. Блондинка осталась стоять. Чернявый
— Вчера по телевизору видел, Путин в лес двух леопардов выпустил. Все говорят, он специально их выпустил, чтобы они к Олимпиаде размножились и все местное население сожрали.
Блондинка заклекотала насморочным смехом.
К прилавку с едой и напитками подошла высокая девушка в узких джинсах. Мужчины за столиком одновременно замолчали, оценив девушку со спины.
— Где здесь можно такси найти, чтобы в центр ехать? — спросила девушка официантку — молодую кобылку с самодельным бейджиком, на котором синей ручкой было написано Элеонора Петровна.
— А я откуда знаю? — ответила Элеонора Петровна. — Если заказывать что-нибудь будешь, могу узнать.
Не дожидаясь заказа, официантка отвернулась и включила громче телевизор, стоявший в углу за прилавком. На экране юница в бюстгальтере пела «Не отрекаются, любя». Один из мужчин за столом — лысый кабанчик с черной щетиной на загорелой спине — посмотрел на юницу с ненавистью и прорычал:
— Кто этим шмакодявкам разрешает петь Пугачеву? Сталин бы их всех уже давно расстрелял!
— Не надо никого расстреливать, Мотог, — ответил чернявый, благодушно поднимая второй стакан с коньяком, — скоро и так всех леопарды сожрут.
Нора снова окликнула официантку.
— Дайте, пожалуйста, «отвертку».
— А что ты откручивать собираешься? — спросила Элеонора Петровна.
— И действительно, — рассеянно сказала девушка. — Мне ж нельзя «отвертку» теперь. Тогда дайте бутерброд с копченой грудинкой.
Официантка выдала обернутый в липкий целлофан бутерброд. Теплое южное ноябрьское солнце слепило лица сквозь оконные стекла.
Девушка вышла на улицу, в одной руке держа бутерброд, а другой волоча чемодан на колесиках. В сторону гор с воем пролетел вертолет с привязанной к нему огромной чашей бетона. Девушка вынула из сумочки телефон, набрала чей-то номер и сказала:
— Саш, я прилетела. Щас такси найду где-нибудь и примчусь.
Нора села на лавочку на парковке, откусила бутерброд и стала смотреть на солнце, машинально бросив телефон в сумочку, не замечая, что он моргал ей тремя пропущенными звонками. Слегка кружилась голова, при этом она была приятно пустой и ясной. Подставляя лицо лучам, Нора прислушивалась к новой и незнакомой себе, радуясь необычному ощущению то ли в груди, то ли внизу живота — странной смеси торжественности с безмятежностью.
Вдруг из двери аэровокзала появился чернявый, каких на побережье миллион. За руку он тащил розовую блондинку и приближался к Норе знакомой походкой.
— Господи, Майдрэс! — поперхнулась Нора.
— Что, красавица, нагулялась? — спросил Майдрэс, не здороваясь, широко улыбаясь подгнившими зубами.
— И не говори, — улыбнулась Нора.
— Давай отвезу тебя по-братски. А то ты здесь такси до следующего сезона будешь ловить. Тебе куда надо?
— Мне в Бочарку.
— Куда??? — расширил глаза Майдрэс. — Вот это ты хорошо погуляла! Тока меня хрен пустят в Бочарку, весь город перекрыли — опять ваш прилетел.