В небе Балтики
Шрифт:
— Что будем делать, Алексей? — спросил командир звена своего штурмана.
Ответа не последовало. Летчик обернулся назад. Окровавленный Исаков лежал на полу кабины с закрытыми глазами. Журин понял — штурман мертв. "Что делать дальше? — лихорадочно думал командир. — Посадить машину уже невозможно: за время снижения она сгорит. Да и куда сажать, если под крылом ледяная вода. Штурман убит, кругом огонь, сам тяжело ранен. Остается последнее средство — парашют". Летчик дает команду стрелку-радисту:
— Оставить самолет!
Гвардии старший
Последние надежды на спасение рухнули. Наступило самое страшное: апатия, сладкое забытье, безразличие. Нет, нельзя поддаваться слабости, даже на минуту! Надо встряхнуться, мобилизовать себя. Напрягая последние силы, Журин перевернул самолет на спину, оттолкнул ногой от себя штурвал и вывалился из горящей машины. Секунда, другая... Пора раскрывать парашют. Но обгоревшая правая рука плохо слушалась Журина. А левой ему никак не удавалось нащупать кольцо парашюта. Морская пучина стремительно приближалась. Наконец он выдернул кольцо. Над головой раздался хлопок парашют раскрылся. Через несколько секунд Журин очутился в воде. Спасательный жилет автоматически наполнился газом и вытолкнул летчика на поверхность залива. Но одежда быстро намокла, и ледяная стужа подобралась к телу. Началась борьба с холодом.
Не более десяти минут прошло с момента приводнения, а летчик уже начал терять сознание. В последний момент он услышал едва различимый шум мотора... и все померкло...
Очнувшись, Журин долго не мог ничего понять: гул, тряска... В помещении темно и пусто. В углу шевельнулся какой-то комок, и тут же послышался голос:
— Жив, командир?
По голосу летчик узнал своего стрелка-радиста.
— Где мы, Сергей? — шепотом спросил он.
— На каком-то корабле. Немцы подняли нас с воды, — отозвался Шишков.
"Немцы подняли... Значит — плен... — подумал Журин. — Значит — все... Замучают фашисты..."
Слабость во всем теле, пережитый кошмар, чувство неизвестности угнетали Журина. Страшное слово "плен" тяжелым камнем легло на сердце.
— А как штурман? — спросил Шишков.
— Алексей Исаков убит в самолете, — тихо ответил Журин.
Воздушный стрелок-радист вспомнил свой аэродром, улыбающегося перед вылетом Исакова, его шутки, задорный смех. Всего несколько минут назад в воздушном бою он действовал решительно и смело, сбил одного "фокке-вульфа". И вот Исакова нет в живых. Не было бы и его, Шишкова, если бы...
— Командир, когда ко мне подошел немецкий корабль, я хотел застрелиться, — сказал он. — Стал взводить затвор пистолета
Шишков помолчал. Иллюминаторы на корабле, были задраены, в помещении темно. Шишков не видел лица Журина и не знал, слушает он его или думает о другом.
— Я наблюдал за твоим прыжком, командир. Думал все... разобьешься. Над самой водой раскрылся парашют.
О чем дальше говорил Сергей, Журин не слышал — он снова потерял сознание. Сколько прошло времени, неизвестно. Летчик пришел в себя уже в лазарете. Теперь он знал, что попал в лапы фашистам. Шишкова с ним не было. Но что это? Ему оказывают помощь русские санитары. Они промыли раны, забинтовали лицо и руки.
— Может быть, я у своих? — с надеждой подумал Журин. Но сомнения рассеялись, когда в комнату вошел офицер и что-то громко сказал санитарам на немецком языке.
Журина втащили в автомашину, привезли на аэродром и посадили в самолет. Летели недолго. Потом снова ехали на машине. К вечеру советский летчик оказался в Саласпилсе, в лагере для военнопленных. Там вновь прибывших повели в баню. Журин едва мог держаться на ногах. У входа с него сняли бинты и грубо, вместе с обожженной кожей лица и рук сорвали повязки. Из ран хлынула кровь. Летчик снова потерял сознание.
Ночь прошла в бреду и кошмарах. Утром ему вновь забинтовали раны и бросили в барак, набитый военнопленными. Обессиленный и беспомощный лежал Журин, на холодном полу барака...
Как же дальше сложилась судьба летчика? Из Саласпилса Журина вместе с небольшой группой военнопленных перевезли в Польшу и поместили в лодзинский лагерь, где содержались в основном пленные советские летчики.
Медленно тянулись дни. Постепенно к Журину возвращались силы. Пришел день, когда он поднялся и самостоятельно сделал несколько шагов.
И вот однажды Журин увидел то, во что не сразу мог поверить: перед ним стоял его стрелок-радист. Сергей Шишков подошел поближе и стал в упор рассматривать своего бывшего командира. Сначала он не узнал его: так сильно изменили лицо Журина следы ожогов.
— Толя, это ты? — тихо спросил Сергей, оглядываясь по сторонам. Они осторожно, чтоб никто не видел, пожали друг другу руки. Вместе стало легче переносить лагерные тяготы, хотя видеться им приходилось очень редко. Они и работали в разных местах.
В конце 1944 года друзья совсем расстались. Сначала Журина перевели в международный авиационный лагерь Мюленберг, затем в Хемниц. Пленных избивали за малейшую провинность. Били прикладами и кололи штыками. Рядовым охранникам службы СС официально разрешалось при усмирении заключенных наносить им уколы штыком. За попытку к побегу или сопротивление военнопленных немедленно расстреливали перед строем.
Но как ни бесновались фашистские палачи, приближался час расплаты. С востока все сильнее доносилась канонада сражения. Советские войска завершали разгром гитлеровской армии и несли освобождение народам Европы.