В небе Украины
Шрифт:
— Тяги управления не меняли?
— Нет, — ответил сержант, весь съежившись.
Опять напряженная пауза повисла в воздухе. Вокруг нас толпились техники, мотористы и авиамеханики.
У всех в глазах недоумение.
В тот момент, когда первые лучи солнца выплеснулись из-за горизонта, над аэродромом появился самолет. И тут же мерным гулом откликнулся авиационный двигатель. Летчик сделал четвертый разворот и с небольшим снижением повел машину навстречу выложенным посадочным знакам.
От тяжкого грохота мотора содрогнулась земля. Самолет идет на большой скорости, обороты двигателя
«Ильюшин» понесся над нашими головами, обдав всех стоящих у капонира горячей струей воздуха. Поднятый песок обжег лица, ударил по глазам. Самолет несся вперед, образуя за собой огромный шлейф пыли. Но стоило ему коснуться колесами земли, как он тотчас потерялся в пыльном смерче. Лишь спустя некоторое время, мы увидели «ильюшина», зарулившего к капониру.
— Ужасно пить хочется, — облегченно проговорил инженер дивизии. — Нет ли у кого воды?
Сержант Фещенко быстро протянул Кузнецову флягу с холодной водой.
От волнения у меня застучали зубы, а по оспине пробежал предательский холодок. В голове все перепуталось. Сейчас… да, сейчас все станет ясно. Спешу навстречу Захару.
Сдвинув на затылок шлемофон, мой друг озабоченно проговорил:
— Летать на нем нельзя. Нет устойчивости. Зазевайся малость — и свалишься в штопор!
«Гора с плеч!.. — с облегчением подумал я. — Значит, я не виноват. Это в мастерских что-то накуролесили».
— Сегодня же доложу комдиву, что ни один самолет не приму без облета! — твердо заявил инженер дивизии. — И больше на компромисс с совестью и служебным долгом не пойду!
…Спал я в эту ночь как убитый. Позади были сомнения и тревоги. Утром, открыв глаза, подумал: «Спасибо тебе, Хитали! Как хорошо, когда ты рядом!»
Мы вновь летим на поддержку наступающих войск. В высоком безоблачном небе не видать голубизны, пепельно-серая мгла укрывает его до самого горизонта. С высоты восьмисот метров хорошо видны потухшие терриконы, словно египетская пирамида, торчит впереди Саур-Могила, она видна километров за двадцать. Вот-вот должны пересечь линию фронта. Но что за точки появились на горизонте? Они приближаются, растут. Теперь уже нетрудно догадаться — это стремительно несутся нам навстречу вражеские бомбардировщики «юнкерсы-87!» Их легко отличить от других самолетов из-за неубирающихся в полете шасси.
Что делать? Свернуть, пройти мимо, дать им отбомбиться? Ведущий Хиталишвили принимает смелое решение: атаковать! Правда, у нас другое задание. Да и от бомб еще не освободились. Успеем ли мы упредить фашистских пикировщиков?
Чтобы с ходу, на встречных курсах навязать врагу свою волю, надо точно рассчитать время открытия огня из пушек и пулеметов, быть предельно собранным в предвидении воздушного боя.
— Подтянуться! — звучит команда Хитали. — Атакуем «лаптежников!» — И он первым ринулся на вражеские самолеты.
«Юнкерсы» ошеломлены внезапным нападением, они пытаются отвернуть в сторону, но уже поздно.
Из бомбардировщиков посыпались бомбы, строй их смешался. Вражеские летчики в панике мечутся то в одну, то в другую сторону. Началась незабываемая воздушная карусель. Мне показалось, что здесь, над Миусом, по которому проходила линия фронта, в неоглядном небе образовалась какая-то свалка самолетов. В одном боевом порядке с пикировщиками перемешались наши краснозвездные «ильюшины».
Крепко сжимаю резиновый наконечник ручки управления, стараясь поймать в прицел маячившего передо мной пикировщика. Вражеский стрелок отстреливается, самолет энергично маневрирует. С первой атаки ничего не вышло. Надо повторить все снова. Ну что ж, нервы в кулак — и за дело!
Наконец в перекрестии «Ю-87»! Проходит секунда, вторая после того, как нажаты обе гашетки, и на крыльях пикировщика вспыхивают небольшие фонтаны взрывов, снаряды дырявят плоскости. Даю еще очередь по кабине. «юнкерс» заваливается на крыло и, дымя мотором, падает.
Все воздушные бои, в которых довелось мне участвовать, были захватывающими каждый по-своему и в тоже время схожи внезапностью и решительностью действий. Но этот бой отличился какой-то особой страстностью, в нем проявилась редкая смелость, можно сказать, одержимость летчиков и особенно самого ведущего. По самолету Захара стреляли из всех бортовых установок. Но он не дрогнул. Он бросил свой штурмовик в самое пекло и из пушек и пулеметов поджег первые два «юнкерса», сбив тем самым вражескую армаду с боевого курса. При этом Захара не смутило ни то, что он с бомбами ринулся на пикировщиков, ни численное превосходство противника, ни устрашающие драконы имперских асов на фюзеляже. Главное — уверенность в себе, точный расчет. И когда немецкие летчики еще только думали, что они будут делать, Хитали уже знал, с какого направления нанесет свой ошеломляющий удар. И он нанес его.
Конечно, у каждого командира учишься чему-то полезному, но есть такие, у кого лучшие боевые качества выражены в наиболее сконцентрированном виде. Такой командир становится для тебя своеобразным эталоном, с которым ты сверяешь каждый свой шаг, поступок. Таким был капитан Хиталишвили. Он всегда был на острие атаки и никогда не уклонялся от опасности.
Казалось бы, одержав такую победу, можно сбросить бомбы за линией фронта и возвращаться на свой аэродром. Но нет. В наушниках доносится твердый с хрипотцой голос Хитали:
— Разворот вправо!
В этом спокойном голосе чувствуется воля ведущего, неукротимое желание сбросить бомбы по цели.
Разворот — и группа над территорией, занятой врагом. Земля пестрит огнями, таинственными и разящими снизу ударами, которые обрушиваются внезапно, непонятно откуда. Достаточно одного такого удара — и все кончено. Затаив дыхание, каждый ждет команды «Атака!». Тогда сразу становится легче, мысли переключаются в нужное русло, и все подчиняется атаке.
В ушах царит гул мотора, а это значит, что сердце самолета работает исправно, без перебоев, это показатель, что все идет нормально.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
