В неожиданном рейсе
Шрифт:
Удача! В драный пригородный автобус влезли. Ни крыши у него, ни стёкол. Обдувает, как на крыльях мостика. Попутчики негры и разбавленные по цвету мулаты. Вот они, угнетённые, смекаю, классово нам близкие. Приятно. Успокоился. М-да…
Подкатили куда надобно. Опять, значит, инструктаж. На тот раз меня в холле отсекли. Наконец, капитан вышел и шепнул:
– Судам велено собраться. Точка рандеву на выданной карте нанесена. Ордера и другие бумаги со мной.
И всё это засунуто в странную сумку. Потом вызнал: для гольфа мудёж. Что мы не тянем на сумасшедших миллионеров, не трудно догадаться.
На солнцепёке северянам хреново. Однако про таксомотор не помыслили. Лучше доллар сохраним Фонду обороны. Куда глаза ни скоси – барчики. За открытыми дверьми спасительный сумрак. Замано сигарным табаком, кофиём тянет. Мне то по фиг. Прём. Капитан вчистую не выдержал:
– Э-э, того, присядем в крайнем. Ситра пропустим с ромчиком.
– Ни моги, галошник, даже мечтать. Запрещаю!
К остановке притопали. Пот градом. К близкой пальме прислонились. Кэп лысину обтирает платком. Я правым рукавом рубахи сушусь. В кулаке левой – ремень сумки с сугубыми военными тайнами.
– Что вы так-то, – глаголет змей, – платок непременно у вас в левом жилетном карманчике.
– Нет бы раньше надоумил, энтелигент паршивый.
Ладонь вызволил. Точно! Сопливчик! Теперь мы на равных. Я даже посолидней, раз в безрукавном огрызке. Кроме нас подкопились местные. Своей группкой стоят. Неужто почитают за подлых эксплуататоров? Знать бы язык, врезал ликбез в стиле Маркса. Мол, отвоюем и вами займёмся. Не потерпим угнетения нигде. Ждите Зарю Освобождения. Осталось не долго. М-да.
Тут тот же драный из-за поворота. Эх-ма, битком! Кубинцы попятились. Сначала, стало быть, белые. Все остальные плотненько за нами.
Как-то меж двух шоколадок очутился. Ничего из себя бабёнки. Формами пышные. Драндулет в лёгкой раскачке. Их на меня по счёту вальса наваливает. Которая спереди аж прибалдела. Чувствует: во что-то упирается. Сообразила по ихнему женскому: дон со стальным стволом и вторым – деликатным. Глаза мучачи замаслились. Пухлые губки разлепились. Как есть, готовая. А по мокрой моей спине елозят буфера задней. Я же был заводной, горячий. Ещё пяток минут – и конфуз. Едва-едва сдержался. М-да-а.
Вылезли, где ближе до судна. Капитан с перегретости ноги волочит. Сам я от балдежа отходил. И как обухом: «Почему руки свободны?!» Вместо крика «Сумка, сумка» – хриплю. Рванули обратно. Я тэтэшником на бегу размахиваю. Сзади кэп воздух по-рыбьи глотает.
«Отстанет, сука, того хуже, повернёт – пристрелю. Не он ли, потрох, о платке в левой пряталке надоумил?! Помог врагу меня (!) эНКэВэДиста(!) объегорить. Те ****ищи – шпионская подстава. Поди, карту и бумаги сейчас засланный фриц фотографирует».
Со всех сторон мы в дерме. Может, удастся сумку отбить? По сякому раскладу – мочу капитана. Своих ли не знать? Станут на допросах мурыжить – расколется. Сам-то вывернусь. Все другие варианты – стенка. Жить осталось до Мурманска иль Архангельска. В разнюханных координатах ещё короче.
Честнее – его и себя грохнуть. Американцы наново тогда всё переиграют. Добегу – разберусь».
На последней стометровке узрел злополучную. По простецки покоится к пальме прислонённая. Вокруг ни
Когда смог слова выталкивать, шиплю:
– Не ползал ли кто в сумку? Подмечай, как карта свёрнута?
Он ещё хуже изъясняется:
– Вро-о-де ни-и-кто.
Взгляд похожий – подвальный. Каким о пощаде там молили. Ствол ему в переносицу.
– Вроде?! Точняк?!
Молчит. Двинул ему в сердцах. Сам прокручиваю: «Для шпиона обратная уложка, что чихнуть. И нас натаскивали. Но откуда тут лишнему белому взяться? Охоту за нами тонко провести? Глупо рассчитывать на подобное раздолбайство.
Если так, помирать погожу. По другому раскладу: кто нас провёл, гад бывалый. Доподлинно знает: редки у нас автобусы. Каждый ломится к подножке диким кабаном. Таксей нет. А здесь их за презренное буржуйство почтём. Пособник ему – нещадное пекло. Отвлекаловка – две лахудры. Что ж получается? Пятьдесят на пятьдесят?! Впервые, как есть, я испугался. Сразу жить шкурно захотелось. Любой мразью, но жить! Привожу в чувство капиташу. Изумляясь себе, толкую:
– Дознание провёл. Наверняка никто нос не сунул. Теперь нам решать: стреляться?… забыть?
Понятно, чего жалкий кэп выбрал. Под маты ремень сумки ему на шею. Ткнул тэтэшником в бочину.
– Упаси тебя вновь барством блеснуть. Замочу падлу!
В том рейсе оба поседели. Несколько раз по дурному предчувствию на мостик врывался. Караван чинно в две косынки дымит. Конвойные фрегаты пасут овчарками. Тишина. Волнишки попутные. А меня всего внутренне трясёт. Расплаты ждал. Аукнется, решил, застрелюсь красиво. Первую тупую пулю слабодушному индюку. Большую часть мести ему почему-то отгрёб. Не совсем, понятно, справедливо. Этак всю Атлантику на срыве мозговых катушек. М-да.
Хорошо, подводные радары «асдики» [16] изобрели. Штатовцы тут же принялись ими выбивать океан, как пыльное одеяло. Дальние их бомберы – чисто демоны против бородатых мальчиков Деница. Прячущейся лодке от точно сброшенных глубинных бомб пи… Три кляксы масляных на курсе попалось. Не иначе, посмертный росчерк вражьей стаи. М-да.
Близ норвежских берегов обязательные юнкерсы. Так фрицы со всеми «здоровались». Правда, уже в четверть силы. Сдулась до скелета их «26-я львиная эскадра». Хенкелей-торпедников с боевым счётом на хвосте под свастикой вообще не стало. Всё равно арифметику потерь немцы выправили. Тройку новых пароходов в минус. Лихо прорыв у «штук» [17] получался. Чрез завесу огня в пике с воем. Чаще же разлетались сами дюралевыми щепками. Ну как со всех стволов разом и караван и охранение! Тра-та-та-та! Никто на пощаду не рассчитывал. Лишь мы, засранцы, тайно искусились…
16
АСДИК – название первых американских гидроакустических станций.
17
«Штука» – немецкое прозвище пикирующего бомбардировщика.