В никуда
Шрифт:
– Точно.
– Как вы узнали об этом свидетеле?
– Он написал письмо.
– Понятно. Итак... у вас имеется пропавший свидетель убийства тридцатилетней давности. Ни подозреваемого, ни трупа, ни орудия убийства, ни мотива преступления, ни улик. Все это произошло в Богом забытой стране очень далеко отсюда. И вы хотите, чтобы я раскрутил это дело?
– Точно.
– И только-то? А могу я спросить зачем? Кого это волнует через тридцать лет?
– Меня. Армию. Совершено убийство. А для убийства не существует срока давности.
– Все это так. Но вы отдаете себе отчет, что
– Это не аргумент, – возразил Хеллман и формально был прав.
– Только не для меня, – сообщил я ему.
– Беда не в том, Пол, что вы слишком задумываетесь, беда в том, что вы думаете не о том, о чем нужно.
– А я полагаю, что именно в том: здесь, на Стене, есть имя человека, которого надо оставить в покое.
– Но есть еще и убийца.
– Может быть, есть, а может быть, и нет. Все, что мы знаем: подозреваемый мог погибнуть в бою. Время было паршивое, и многое говорит за то, что этого капитана тоже убили.
– В таком случае его имя недостойно этой Стены – недостойно находиться среди тех, кто доблестно сражался.
– Я знал, что вы это скажете.
– А я знал, что вы меня поймете.
– Наверное, мы слишком долго работали вместе.
– Мы вместе хорошо работали.
Это было для меня новостью. Наверное, он хотел сказать, что мы делали общее дело, несмотря на то что один из нас всегда строго придерживался правил, а другой определенно нет.
Мы отошли от памятника медсестрам и приблизились к монументу солдатам: два белых парня и один черный, все в бронзе. Подразумевалось, что они представляли разные рода войск: морских пехотинцев, пехоту и моряков, но всех одели в камуфляж, так что разобрать было трудно. Они смотрели на стену, словно читая выбитые на ней имена погибших, но как-то уж очень жутковато, потому что сами тоже казались мертвыми.
– Сначала Стена мне не понравилась, – признался Карл. – Считал, что следовало ограничиться только этими бронзовыми героическими фигурами. Ведь при всех метафорических нюансах она не что иное, как огромный надгробный камень с именами покойников. Вот что меня тревожило. А потом... потом принял. А вы как считаете?
– Я считаю, что ее надо принимать за то, что она есть, – за могилу.
– Вы никогда не испытывали вину из-за того, что остались в живых?
– Возможно, мог бы испытывать, если бы не был там. Мы можем сменить тему разговора?
– Нет. Однажды вы мне сказали, что не питаете недобрых чувств к тем, кто никогда не служил. Это правда?
– Правда. И что?
– Сказали, что вас больше раздражают те, кто был во Вьетнаме, но не выполнял долга, а унижал людей, совершал неблаговидные поступки: грабил, насиловал. Легко убивал гражданских. Это все еще так?
– Кончайте допрос.
– Хорошо. Итак, мы имеем капитана, который, судя по всему, убил младшего по званию офицера. Я хочу узнать фамилию этого капитана и фамилию убитого лейтенанта.
Я отметил, что у него не возникло вопроса "почему?" – каковы мотивы преступления?
– Учтите, если этот капитан не погиб в бою, он мог умереть от естественных причин. Все-таки прошло тридцать лет.
– Я жив. Вы живы. Нам надо выяснить, жив ли он.
– О'кей. А что насчет свидетеля? Нам известно, жив он или нет?
– Неизвестно. Но если умер, надо выяснить и это.
– Когда в последний раз этот свидетель проявлял признаки жизни?
– Восьмого февраля шестьдесят восьмого года. Эту дату он поставил на своем письме.
– Я знал, что военная почта идет очень медленно, но это, пожалуй, рекорд.
– Если быть точным, свидетель не американский военнослужащий. Он солдат северовьетнамской армии Тран Ван Вин. Был ранен в бою под Куангчи и прятался среди развалин. Он видел, как ругались два американца, и свидетельствует, что капитан вытащил пистолет и выстрелил в лейтенанта. В письме брату он называет убийцу дай-уй, то есть капитаном, а жертву – транг-уй, лейтенантом.
– В тот период под Куангчи дислоцировались морские пехотинцы. Может быть, это вообще не наша забота?
– Тран Ван Вин в письме говорит, что оба человека – ку-бинх, воздушная кавалерия, – ответил Хеллман. – Значит, мы имеем дело с армией: вьетнамец опознал отличительные знаки Первой воздушно-кавалерийской дивизии.
На это я ответил, что Первая воздушно-кавалерийская дивизия, в которой служил и я, насчитывала больше двадцати тысяч человек.
– Совершенно верно. Но все-таки это сужает круг наших поисков.
Я с минуту обдумывал его слова и спросил:
– Письмо у вас?
– Конечно, – отозвался Карл. – Поэтому мы здесь.
– Прекрасно. Но, насколько я понял, оно адресовано брату этого парня. Каким образом вы его получили?
– Весьма интересным. Брат этого солдата тоже был военнослужащим – его звали Тран Кван Ли. Письмо нашли на его теле в том же году в середине мая в долине Ашау. Его обнаружил американский солдат Виктор Орт и взял в качестве сувенира. Орт отправил письмо домой, и оно почти тридцать лет пролежало в его сундучке с кучей других военных сувениров. Совсем недавно он переправил его в американскую организацию "Американские ветераны войны во Вьетнаме" [8] . Организация просила своих членов вернуть найденные или захваченные документы и артефакты и сообщать сведения об убитых вьетнамских солдатах. Эта информация передается вьетнамскому правительству в Ханой и помогает вьетнамцам выяснять судьбу пропавших без вести военнослужащих.
8
Общественная организация. Основана в 1980 г. Насчитывает около 30 тыс. членов. Штаб-квартира расположена в г. Уилкс-Барре, штат Пенсильвания.