В ночь большого прилива (сборник)
Шрифт:
Солнце стояло невысоко, но грело еще хорошо. Я навел огненную точку от стекла на билеты, и скоро на них запрыгал бесцветный огонек.
Мы набрали сухой травы и веток, сварили ракушки в старинном горшке, в морской воде, которая булькала совсем по-домашнему — как суп на газовой плите. Некоторые раковины открылись сами, другие Валерка вскрывал острием своего палаша. Мясо было солоноватым и пахло морем. Ну и прекрасно! Володька сказал, что всю жизнь будет помнить этот обед.
Всю жизнь… Будет помнить! И мы снова подумали все об одном:
Мы легли рядом на сухой песок, прижались плечами и стали молчать. Справа от меня был Валерка, слева мой Володька.
Валерка сказал наконец:
— Что-то все равно не так. Будто не сделали самого главного.
— Мы на маяке не были, — напомнил Володька.
— Разве это самое главное? — с мягким упреком сказал Братик.
— А кто знает, — упрямо произнес Володька.
Я посмотрел на него, потом на Валерку. Видно, у меня и у Валерки мелькнула одна мысль.
— Надо зажечь маяк, — торопливо сказал я. — Не зря же мы попали на этот остров.
Братик и Володька разом приподнялись, уткнув острые локти в песок.
Валерка подумал и покачал головой.
— Я тоже хотел… Нет, невозможно. Там должны гореть масляные лампы. А где масло? Кто будет следить? Их надо заряжать, они не могут гореть вечно.
Володька слева от меня резко шевельнулся, и я почувствовал его требовательный взгляд. Я сказал:
— А жемчуг? Он горит вечно.
Валерка быстро вскинул и опустил глаза.
— Это же подарок. Он же ваш — Володькин и твой.
— Он и будет наш. И ваш тоже, — заговорил я как можно убедительнее. — Только он будет гореть! Как… — У меня в голове заскакали всякие мысли про негасимый огонь дружбы и тому подобное. Но здесь не нужны были красивые слова. И я заговорил сбивчиво: — Ну, как будто мы вместе… Зажгли для всех…
— И ты вернешься раньше, Дэни, — вдруг тихо сказал Братик. — Не надо будет огибать Барьер.
Верно, Василек! Тут штурману Дэну совсем нечего возразить.
Я вынул из кармашка тяжелый шарик с голубой искоркой внутри. Валерка взял его на ладонь.
— А как зажечь? От простого огня он не загорится. Он вспыхивает лишь от очень сильного пламени. От молнии или от горящего железа…
— Эх ты, штурман! — воскликнул я. — Ты забыл? На всех маяках есть громадные линзы! Мы соберем солнечные лучи!.. Бежим, пока солнце не ушло!
Запыхавшись, мы выбрались на каменную площадку у подножья маяка. Дверь была сорвана. Угрюмо чернел сводчатый вход. Нас не испугала эта угрюмость, мы торопились не упустить солнце: оно было близко от горизонта и стало желтоватым. И все-таки мы задержались у башни.
Недалеко от фундамента, среди обкатанных камней лежал огромный якорь. Изъеденный солью, весь красный от морской ржавчины. Его веретено плотно прижималось к плоской базальтовой площадке, один рог с треугольной лапой торчал вверх, а второй целиком ушел в камень. Словно давным-давно камень расплавился, охватил якорную лапу жидкой
Валерка погладил ржавое туловище якоря.
— Знаете, сколько времени он лежит? Здесь было когда-то морское дно, а потом вода отступила. Наверно, он оторвался от корабля больше тысячи лет назад. Так и остался… Смотрите, он намертво врос в планету.
Мы с Братиком тоже погладили покрытую ржавчиной спину якоря-великана. А Володька хотел пошевелить большое кольцо, куда ввязывают канат, но оно приросло к проушине.
— Солнце уходит, — сказал я.
Тени от якоря, от камней, от невысоких скал, где был выход из лабиринта, стали длинными и протянулись по склону.
Мы вошли в башню.
Башня была квадратная снаружи и круглая внутри. Будто в четырехугольном столбе просверлили широкий ствол. Там, где снаружи приходились углы, каменная кладка получилась особенно толстой. В ней давние строители выбили полукруглые углубления. Ломаной линией от ниши к нише уходила вверх железная тонкая лестница.
Когда мы стали подниматься, она гулко задрожала, и с перил посыпалась ржавая чешуя.
Идти было страшновато. Круглая пустота гудела вверху и внизу. Но в узкие окна проникало солнце и рассекало эту пустоту лучами; лучи стали уже розовыми, и надо было спешить.
Я шел последним и смотрел, чтобы Володька и Братик по своей беспечности не загремели со ступеней. Поэтому лишь мельком поглядывал по сторонам. Но все же заметил в нишах мотки полусгнивших канатов, круглые фонари и какие-то черные сундуки, от которых тянулись вверх странные кожаные веревки.
После полутьмы круглого колодца застекленный фонарный ярус почти ослепил нас. Отсюда, с высоты, солнце еще не казалось слишком низким — это первое, что я заметил.
А второе… Второе — то, что линз не было.
Вернее, они были, но совсем не годились для нашей цели. Это оказались не выпуклые стекла, как мы ожидали. Маячные линзы состояли из множества хрустальных колец — одно внутри другого. Издалека они, наверно, были похожи на ребристые стекла автомобильных фар. К тому же эти кольца наглухо были вделаны в неподвижные металлические рамы — ни повернуть, ни снять.
Мы с недоумением и досадой переглянулись. Братик сказал Валерке без упрека, но очень огорченно:
— Разве ты не знал?
Валерка хмуро ответил:
— Я же не маячный мастер. Я на маяки до сих пор только с воды смотрел…
Мне стало до жути обидно. Неужели все зря?
Володька вдруг предложил:
— А если оставить здесь жемчуг и провести к нему громоотвод? Будет гроза, ударит молния…
— Здесь не бывает гроз, — печально сказал Валерка.
Братик зачем-то полез на площадку среди линз, где раньше находилась лампа. Сейчас там торчали два железный рычага. Радужные пятна от хрустальных колец заскользили по рубашке Братика, потом яркий солнечный зайчик прыгнул ему на глаза. Братик сощурился, поднял к лицу ладонь и локтем зацепил гибкий рычаг.