В облупленную эпоху
Шрифт:
Я ответил, что из его рассказа следует вывод о «необходимой обороне», а поскольку кроме его рассказа у следствия ничего не будет, то и дела никакого быть не может. Паша протянул мне беломорину, и мы закурили. И тут боль стала стихать. Я вылез наружу, попросил остановить вездеход и наконец удовлетворил «зов природы».
К утру вездеход вышел на автомобильную трассу. В областной больнице доктор сказал, что у меня в почке камень, но сейчас он развернулся, и потому мне легче. А я подумал: это ж надо было, чтобы камень с Пашиной грешной души свалился
СЕРЕГА ИЗ ЛУКАШЕЙ
Биробиджан не настолько известен, чтобы люди, не бывавшие в нем, знали названия отдельных районов и улиц. Серега знал, а потому в военной комендатуре приморского города валял дурака так искренне, что капитан-лейтенант, начальник патруля, не мог понять, кто перед ним — душевно больной или отпетый наглец. Но все по порядку.
Серега был огромного роста, не имел проблем со здоровьем, окончил 10 классов школы № 4, расположенной в Лукашово, что в Биробиджане. Здоровый душой и телом, мой друг не поступил в институт, и это позволило военному комиссару области направить его в военно-морскую часть особого назначения. С тех пор Серега с гордостью говорил: «Спецназ не кучка …, а если кучка, то очень большая». Требования секретных инструкций не позволяли Сереге говорить кому бы то ни было, в какой части он служит, и Серега не говорил, как бы убедительно его об этом ни спрашивали.
Вот теперь мы вернемся в военную комендатуру приморского города, куда Серега залетел по случаю самоволки.
— Так откуда ты, говоришь, матрос? — в который раз спрашивал его капитан-лейтенант.
— С Лукашей, — глядя в глаза суровому офицеру, отвечал Серега.
— Я не знаю такого места. Из какой части?
— Из войсковой, естественно.
Беседа продолжалась более часа. Капитан был то ласков, то переходил на крик. Ситуация грозила выйти из-под контроля.
— Слушай, ты, посланец Лукашей или откуда ты там еще, я ведь могу и силу применить, — кричал капитан-лейтенант, — здесь не детский сад.
— Пожалуйста, — спокойно отвечал матрос, — рискните здоровьем. Применять физическую силу Уставом не положено.
К этому времени в суточный наряд по комендатуре заступала другая часть. Молодой лейтенант доложил о прибытии.
— Вот, оставляю тебе подарок, — ткнул пальцем в Серегу капитан-лейтенант, — задержан без документов и говорит, что с каких-то Лукашей, а где эти Лукаши, говорить, урод, не желает. Может, тебе скажет, если, конечно, ты ему популярно объяснишь такую необходимость.
Каплей [6] незаметно показал кулак лейтенанту, намекнув, какое средство необходимо использовать в разговоре с упрямым матросом, и вышел, а лейтенант уселся за стол на его место и так же приветливо, как первоначально каплей, спросил:
— Откуда, матрос?
— С Лукашей, — уже привычно ответил Серега.
— С Лукашей — это хорошо, только так ты можешь лепить каплею,
6
Каплей — капитан-лейтенант.
Тут пришло время удивляться бойцу спецназа.
— В какой школе учился? — вдруг строго спросил лейтенант.
— В четвертой.
— Кто преподавал историю?
— Белла Исааковна Ложкина, а сын ее Мишка сейчас детским врачом работает, он во второй учился, не в нашей.
Лейтенант встал из-за стола, посмотрел на Серегу так, словно тот привез ему от мамы посылку с кедровыми орехами и салом, и с восторгом воскликнул:
— Земляк! Ну, как же тебя угораздило? — И не дожидаясь ответа: — Что там слышно на Лукашах?
Серега не успел ответить, потому что в это время помещение заполнил капитан-лейтенант.
— Как успехи? — Лицо у него было довольным, поскольку он сдал наряд и неизвестный матрос уже не его печаль-забота.
— Нормально, — раздраженно ответил ему лейтенант, недовольный тем, что его вытащили из Лукашей, как из теплой постели по тревоге.
— Ты с ним не либеральничай, — каплей кивнул в сторону Сереги, — пусть говорит, откуда он, а то ведь можно и…
— Да пошел ты, — огрызнулся лейтенант, — что бы ты понимал… это же с Лукашей пацан!..
— А ты с ним еще на брудершафт выпей, — не обратил внимания на нарушение субординации каплей, обрадованный окончанием наряда.
…И они действительно выпили, и говорили про Биробиджан и Лукаши, и вспоминали общих знакомых. А утром лейтенант отпустил Серегу к месту службы, не записав самовольщика в книгу задержанных, и каплей так и не узнал, из какой части Серега и что такое Лукаши.
Борис Евсеев
В ТОМ КРАЮ, КОТОРОГО НЕТ
(Правдивая история)
— Тимофе Йваныч! А Тимофе Йваныч!
— Чего тебе, несчастье?
— Тимофе Йваныч! День-то какой, а?
— День? А ничего себе день.
— Праздничный день, праздничный! А ежели так — причитается с вас, Тимофе Йваныч!
— Гм… Пожалуй. Ты прав. На вот, возьми, Сима. Да не употребляй много.
— Тимофе Йваныч! А Тимофе Йваныч! А вы с сыночком не в музей ли намылились?
— В музэй? Да. Вот именно. В музэй.
— Так закрыт же музей же сегодня ж!
— Ничего, Сима. Отопрут нам.
— Все! Тогда все! Берите взад свою деньгу. Я с вами, с вами! Покажу одну вещь сыночку вашему.
— Ты опять за свое, Серафим?
— Ни-ни-ни! Не за свое. Никак нет! За наше, кровное! За Максимушку!
Только у нас в Новороссии Максима Горького любили по-настоящему. Любили всего несколько человек. Может, трое, четверо. Но зато как любили! Любили как босяка, как баламута, как трудягу и сказочника.