В объятиях Снежного Короля

Коуст Дора

– Меня так раньше никто не называл. Неприятно, – улыбнулся этот тип еще шире. – Но переживу, если скажешь, из какого ты королевства, принцесса.

– Я – принцесса слез, а теперь дай пройти.

Глава 4. Анастасия

Теплая вода омывала тело, очищала кожу. Оттирала засохшие разводы на внутренней стороне бедер. Как-то к такому я не готовилась. Внутри неприятно пощипывало, но, блин блинский, я бы без зазрения совести повторила это еще раз.

Принцесса.

Горько усмехалась такому сравнению.

Воспоминания пришли сами собой – я не звала их, никогда не зову, но они возвращаются в мою жизнь, заставляя сердце покрываться болью.

Такой добрый взгляд. Небольшая бородка, которая постоянно колола щеку, когда папа меня целовал. Любила сидеть у него на коленях, слушая все новые и новые сказки. Самые любимые были, конечно, про принцесс.

Чаще всего дома он носил белые футболки. Точно знал, что я его испачкаю красками или вареньем, но упорно продолжал их носить. Помнила, как решила сделать ему подарок – вырезать снежинки, но белая бумага лежала высоко на шкафу в его кабинете, а футболки совсем рядом – в комоде. Даже не ругался, когда пришла к нему в спальню с ворохом корявых снежинок. Всегда тепло улыбался, приговаривая, что я его маленькая принцесса.

– Как тебя зовут? – спрашивал, а я сидела на кухонном островке и ждала свой завтрак. Папа мастерски готовил овсяную кашу с ягодами – с детским домом не сравнить.

– Настя Филатова, – отвечала, воруя из вазочки печенье.

– Нет. Настоящая принцесса не может зваться просто Настей. – Хитро поглядывал на меня, делая вид, что не замечает, как я лопаю печеньки.

– Я плинцесса Анастасия Филатова, – заявляла уверенно.

Так же уверенно я говорила об этом и в детском доме.

– Я папина плинцесса! – упорствовала, забившись в угол, а дети вокруг смеялись, подначивали.

– Никакая ты не принцесса! – кричали они.

– Я папина плинцесса! – дралась, выбивая свою правду кулаками. Господи, мне тогда было всего пять, но я помнила их смех, слышала так же четко, будто это было вчера.

– Ты принцесса слез! Зареванная принцесса! Принцесса слез! – издевались они, дергая за волосы, щипая.

– Пусть она и принцесса слез, но у каждой принцессы должен быть рыцарь! – Лизка тогда была такая же мелкая, как и я, но на два года старше. Отбивалась вместе со мной, дралась и с мальчишками, и с девчонками. С тех пор и подружились. Мой верный рыцарь в доспехах из крышек кастрюль и с поварешкой наперевес.

Слезы стекали по щекам, исчезая, смешиваясь вместе с теплой водой. Перед глазами стоял дом, в котором мы жили. Помнила и высокий белый забор, и целое поле зелени, и большой особняк, который тогда казался огромным замком. Помнила, как он горел.

Огонь полыхал, черным дымом уходил высоко в рассветное небо. Треск, грохот – все обваливалось на глазах. Я кричала, плакала и рвалась внутрь, но меня не пускали.

– Там мой папа! – не могла достучаться до них. – Там мой папа!

Помнила ту ночь. Она черной пеленой возвращалась во снах. Я снова видела его лицо, колючую бороду и белую футболку, по которой растекалось яркое красное пятно. Снова слышала выстрелы. Где-то разбилось стекло.

– Унеси

ее! – крикнул отец кому-то.

Было так страшно, так страшно. Меня спрятали в шкафу на первом этаже.

– Сиди здесь тихо, принцесса, ладно? Во что бы то ни стало сиди тихо и не выходи! – проговорил мужчина, закрывая передо мной створки.

И я сидела. Сидела и старалась не плакать, старалась не вздрагивать и не издавать ни звука. Даже когда выстрелы кончились, я продолжала сидеть в шкафу.

– Ее здесь нет. Успели увезти, черт возьми!

– Хрена с два они увезут ее далеко! Поехали. Надо догнать. Белый четко сказал: девчонка должна быть у него.

Чужие голоса смолкли, а я почувствовала, как пахнет костром. Слишком страшно сидеть дальше. Гостиная уже вовсю горела, когда я выбралась из комнаты няни. Стояла в холле и рассматривала мужчин, лежащих на полу. Повсюду была кровь, море крови. Мой отец лежал там, в самом центре, смотрел на меня, но ничего не говорил, не шевелился. Я испытывала дикий ужас.

Чужой стон стал устрашающим громом среди ясного неба. Один из мужчин с трудом поднялся, хватая с пола пистолет. Хотелось убежать, спрятаться, не видеть ничего, но, взяв меня на руки, он вынес дерущуюся меня из дома. Я хотела к папе, я видела его, я думала, что ему еще можно помочь.

– Там мой папа!

Он крепко держал меня на руках.

– Нет, принцесса. Твоего папы больше нет.

Вытерев слезы, включила холодную воду. Она привела в порядок мысли, забрала с собой туман воспоминаний. Боль не ушла, нет, но затаилась до следующего раза. Она никогда не уходит насовсем, но я и не хочу ее забывать. Забыв ее, я забуду и папу.

– Эй, принцесса, с тобой все в порядке? – раздалось за дверью, когда обматывалась махровым полотенцем.

– Да, я уже выхожу.

В спальне у кровати стоял столик на колесиках, заставленный едой. Желудок предательски заурчал, намекая, что пора бы нам чего-нибудь пожевать. И лучше, если пожевать будет много.

– Твое платье помялось, поэтому вот. Это одежда моей младшей сестры, но уверен, она даже не заметит, что что-то пропало. Там этого барахла навалом. – Стас протягивал мне сложенные стопкой вещи и черные сапоги без каблуков.

– Спасибо, конечно, но как-то неудобно.

– Неудобно штаны через голову натягивать, – усмехнулся этот тип. – Сестра в Англии учится, приезжает только летом, и то ненадолго, так что не беспокойся.

– Отвернешься? – спросила, уже точно читая ответ на его наглой моське.

– Нет.

Посмотрев на потолок, попросила у бога здравомыслия для одного мужчины, но, видимо, после вчерашнего грехопадения в мольбах мне было отказано. Сидел на постели, упакованный в брюки и рубашку, и наблюдал за мной, ничуть не скрывая улыбки. Повернувшись к нему спиной, натянула свои стринги и чужую черную водолазку. Хоть носки были новыми – это радовало. Темные брюки сели как влитые.

– Налюбовался? – спросила, оборачиваясь.

– Нет, но думаю, мне еще представится возможность. Садись завтракать, принцесса.