В Объятиях Соблазна
Шрифт:
— Ах, синьорина, боюсь, это невозможно… — промурлыкал он, в притворном изумлении. — Видите ли, до оглашения этого пункта завещания я бы, так и быть, мог закрыть глаза на некоторые… вольности. Но теперь, когда все официально, моя профессиональная этика мне такого не позволяет. Условия есть условия. Без их выполнения продажа не состоится, и точка.
Он цокнул языком и развел руками, всем видом изображая искреннее сожаление.
— Иными словами, синьорина Эштон, — вам придется все-таки почтить палаццо своим присутствием. Хотя бы на недельку. Уверен, это будет
Лучано сделал многозначительную паузу и добавил:
— И не волнуйтесь, я буду навещать вас каждый день. Чтобы, так сказать, убедиться, что вы неукоснительно соблюдаете волю покойной синьоры Беатрис. Так что скучать вам точно не придется!
Я опешила, уставившись на него в полном изумлении.
— Постойте, синьор Гаспарини, — медленно проговорила я, пытаясь совладать с охватившим меня гневом. — Вы шутите? Какая муха вас укусила? Еще пару минут назад вы буквально уговаривали меня продать палаццо синьору Альвизе. Намекали, что сегодня же можно оформить сделку. А теперь, стоило лишь упомянуть об этом пункте завещания, вы резко передумали? И прикрылись какой-то надуманной профессиональной этикой? Это что за цирк?
— Помилуйте, синьорина, какие громкие слова! — насмешливо протянул он. — Не стоит путать деловые советы с неукоснительным соблюдением последней воли усопших. Согласитесь, завещание — это вам не шутки! Тут уж никуда не денешься, закон есть закон.
— Закон? — В глазах потемнело от ярости. — Да какой же это закон, если он противоречит всем нормам чести и морали? Вы, синьор, по-видимому, совсем лишились стыда и совести, если готовы потворствовать подобному непотребству!
Лучано расхохотался, явно наслаждаясь моим негодованием.
— Ах, синьорина, я смотрю, вы еще слишком юны и наивны, — снисходительно пропел он, сверкая белозубой улыбкой. — В реальном мире, знаете ли, честь и добродетель котируются не так высоко, как звонкая монета. Уверяю, через недельку в палаццо вы начнете смотреть на вещи куда как прагматичнее!
— Неделю? Будет вам неделя! — решительно заявила я, вскакивая на ноги. Глаза мои пылали праведным гневом. — Я выполню это нелепое условие, будь оно неладно! Но ровно через семь дней палаццо будет продано, и ноги моей больше не будет на венецианской земле! Запомните это, синьор Гаспарини!
С этими словами я подхватила со стола ридикюль и, не прощаясь, вылетела из конторы.
Глава 7
Элизабет
Я неслась прочь по узким улочкам, кипя от ярости. В голове крутилась одна мысль: какие же все-таки мерзавцы эти итальянцы! Сначала Марко со своими наглыми домогательствами, теперь еще и этот негодяй Лучано. Два сапога пара! Я даже не удивлюсь, если окажется, что они закадычные друзья. Уж больно похоже себя ведут, негодяи.
Совсем запыхавшись, я остановилась переводя дух у какого-то моста. Оперлась о парапет, жадно глотая свежий речной воздух. Надо успокоиться и собраться
Итак, что мы имеем? Во-первых, я теперь полноправная владелица злополучного палаццо и всех припрятанных тетушкой Беатрис богатств. Это, конечно, хорошо. Деньги лишними не бывают, тем более для одинокой девицы на чужбине.
Во-вторых, избавиться от дурно пахнущего «наследства» мне не дадут, пока я не выполню абсурдные требования завещания — неделю изображать из себя бордель-маман в этом вертепе. Вот это уже хуже. Намного хуже.
От одной мысли, что придется провести целых семь дней (и ночей, прости Господи!) в обществе падших женщин и похотливых кавалеров, меня пробирала дрожь омерзения. Дышать одним воздухом с этими заблудшими душами, улыбаться, любезничать. Тьфу, какое непотребство для порядочной леди!
— Господи, миледи, что ж вы так умчались-то? — выдохнула запыхавшаяся Ханна, подлетая ко мне. — Я уж думала, потеряла вас!
— Прости, милая, — покаянно вздохнула я, приобнимая служанку за плечи. — Этот нечестивец Гаспарини довел меня до белого каления. Вот я и сбежала прочь, не помня себя. Прости, что бросила тебя одну! Ты как, в порядке?
— Все хорошо, не извольте беспокоиться, — улыбнулась Ханна, поправляя съехавший набок чепец. — Я ведь в коридоре дожидалась. Слышала, как вы на этого итальянца голос возвысили. Думаю, никак миледи сейчас ему оплеух отвесит! Вот и приготовилась на выручку бежать.
Я невольно прыснула со смеху, представив эту картину. Ох, как же руки чесались хорошенько проучить нахала Лучано! Но увы, благородной девице не подобает учинять рукоприкладство. Даже ежели очень хочется.
* * *
Мы с Ханной стояли напротив мрачного палаццо, где мне предстояло провести самую страшную неделю в своей жизни. Узкие окна-бойницы неодобрительно смотрели на непрошеных гостий. Тяжелая дверь из потемневшего дуба, казалось, была готова захлопнуться за нами, как крышка гроба. Даже в солнечном итальянском полудне это обиталище порока умудрялось источать ауру зловещей тайны.
Воспоминания о вчерашнем визите в бордель заставили меня содрогнуться: полуобнаженные девицы, бесстыдно увивающиеся вокруг похотливых кавалеров. Звон бокалов и пьяные выкрики. Запах дешевых духов и вина. И над всем этим — циничный взгляд Марко Альвизе, управляющего борделем. От этого непотребного зрелища мне стало дурно.
«И ты хочешь снова войти в этот вертеп? — шептал внутренний голос. — Да ты в своем уме, Элизабет? Беги отсюда без оглядки, пока не поздно!»
Но другой голос, настойчивый и упрямый, возражал: «Нет, ты должна это сделать! Ради наследства, ради своей свободы. Ты же не трусиха, Элизабет Эштон».
Я тяжело вздохнула, собираясь с духом. Как легко было вчера строить смелые планы, сидя в тиши своей спальни! Но сейчас, стоя перед дверью в преисподнюю, я уже не чувствовала былой решимости. Колени предательски дрожали, сердце колотилось где-то в горле.