В объятиях вампиров. Дилогия
Шрифт:
— Ладно, все! Она жива и это главное, — ощерился я. — Больше этого не повториться, — поднял Ники на руки. — Отнесу ее в спальню.
Вероника
Просыпалась я тяжело. Было такое ощущение, что я всплываю на поверхность с большой глубины. Но выныривать почему — то не хотелось.
Чувствую, что лежу на кровати, а рядом похоже мои близнецы привалились. Потому что ощущение тепла и легких нежных поглаживаний не покидает меня ни на минуту.
Слышу приглушенные голоса, словно кто — то говорит за
Что — то говорят, спорят и похоже речь обо мне.
Ладно! Не буду пока просыпаться. Послушаю, что они там обо мне так яростно спорят.
— Думаешь с ней все будет в порядке? — спросил Алекс.
— Ты сомневаешься? В ней сейчас столько вампирской крови, что она еще неделю будет, как батарейка Энерджайзер, — хмыкнул Ник. — Если ее сейчас обратить…она бы достаточно легко прошла этот процесс.
— Нет! — резко оборвал его Алекс. — Я не хочу ее обращать. Хочу, чтобы она была живой…настоящей. Такой, как сейчас.
— Человеческая жизнь так коротка. Ты же знаешь, что для нас ее жизнь будет кратким мигом. А я не хочу так быстро расставаться с этим сладким ангелочком.
— Пусть так, — задумчиво произнес Алекс. — Но я хочу, чтобы это был ее выбор. Если она сама захочет…мы ее обратим.
— Хм. Когда это ты стал настолько лояльным к людям? — усмехнулся Ник. — Но сейчас я с тобой согласен. Пусть сама решает.
Лежу. Притихла.
А в животе бабочки порхают. И в душе птички поют.
Это они обо мне…про меня?
И в груди что — то сразу так защемило…от нежности что ли.
Значит им не все равно? Значит, я что — то значу для них? Вот же ж…клыкастики мои!
— Когда увидел сегодня Ники бледную и бездыханную я впервые за все эти тысячелетия вспомнил…Эммалин, — после долгого молчания вдруг произнес Алекс.
— Думаешь, я не думал об этом? — раздраженно рявкнул Ник. — Та страшная ночь — это было первое, что всплыло в моей памяти, когда я увидел смертельно бледное личико Ники. В тот момент я был готов придушить тебя, если бы смог.
— Я же сказал, что больше не притронусь к ней, — зло прошипел Алекс.
А я вот лежу и думаю. Что это еще за Эммалин? И почему мне так неприятно слышать о ней?
Конечно, такие мужчины, как они не могут быть монахами всю жизнь, а тем более, если их жизнь была такая длинная. У них наверняка была целая куча женщин. Возможно, они даже кого — то любили. Такая возможность ведь не исключается, а скорее утверждается.
Но, почему же, все — таки так мерзко и противно что — то скребется в области груди.
Это что ревность что ли?
Нееет!
Чур — чур меня от этого жуткого чувства удушающей, разъедающей все изнутри слабости.
Хотя, наверное, уже поздно метаться. Я уже втрескалась по самые уши. И ревную…до безумия.
— Кто такая Эммалин? — все — таки не сдержала я любопытства и спросила.
— Ты проснулась,
— Котеночек, — Алекс тут же сгреб меня в охапку и прижал к своей широкой груди. — Как себя чувствуешь?
— Лучше всех, — выбралась из его любвеобильных объятий, заметив тень разочарования, промелькнувшую в его взгляде. — Вы мне так и не ответили. Кто такая Эммалин?
— Ты действительно хочешь это знать? — прищурив глаза, спросил Николас.
Я кивнула, удобно усаживаясь на коленки напротив них.
— Тебе может не понравиться услышанное.
— А вот это уже мне решать, — поджав губы, твердо произнесла я. Отступать я не намерена, лучше сразу выяснить все недомолвки, чем потом самой гадать и мучиться от буйного воображения. — Я, конечно, все понимаю, что…возможно это не мое дело и я вообще не имею права спрашивать о вашей прошлой жизни. Но раз уж вы сравнивали кого — то со мной, значит это и меня касается. И я бы хотела, чтобы вы все — таки пояснили о ком, идет речь.
Выдержав небольшую паузу, изучая меня задумчивым взглядом Николас, наконец, заговорил:
— Когда — то мы с Алексом любили одну и ту же девушку, — Николас иронично усмехнулся и перевел взгляд на брата. — Это было давно. Еще в прошлой нашей жизни, когда мы были людьми. А когда мы превратились в кровожадных чудовищ, то…мы просто убили ее. Выпили всю ее кровь.
О — па! А вот это уже ничего хорошего, для меня. Глаза мои тут же округляются, как два блюдца выражая недоумение и страх. Вижу, как в ответ темнеют глаза вампиров, но Николас продолжает: — Когда создатели выпустили нас на свободу, мы были не управляемы.
Кровожадные, беспощадные убийцы. Хищники. Но все же, мы еще пытались чувствовать себя людьми. Чувство привязанности к Эммалин не покидало нас. И мы пришли к ней. А после, когда уже все закончилось, мы осознали, что натворили, но было уже поздно. Ее обескровленное тело было уже не вернуть. Да мы и не знали, как. Тогда мы еще не предполагали о том, что наша кровь может возвращать к жизни. От горя и беспомощной ярости мы почти сошли с ума. Превратились в бездушных убийц, безумных психопатов, потрошащих все, что движется. От полного сумасшествия нас спас Михаил. Он не позволил нам провалиться за грань. Вытащил. Заманил, отловил по одиночке и запер в подземных пещерах, пока мы, наконец, не пришли в себя. — Николас усмехнулся. — Время лечит…так говорят.
Нам понадобилось пятьсот лет, чтобы забыть…чтобы усмирить свою ярость и жажду.
Я слушала его рассказ и потихоньку начинала дрожать, от нарастающего чувства непонятной тревоги.
«А что ты думала, Ники? Думала, погладишь, почешешь за ушком зверя, и он станет ласковым котенком? Нет. Дикий зверь всегда остается диким. Его нельзя приручить. От него не знаешь чего ожидать. В любой момент он может оттяпать тебе руку. И будет в своем праве. Потому что он сильнее, потому что он хищник. А ты…».