В объятьях демона
Шрифт:
– Выпороть? – вдруг услышал султан нежный голос рядом с собой?
Служанки уже подхватили под руки Айнур, та же не намерена была сдаваться. Она вырывалась из последних сил.
Падишах собрался уже сделать шаг.
– Выпороть? – услышал он снова и остановился.
Служанки руками закрывали рот Айнур.
– Молчи!
– с мольбой в голосе шептали они.
Но они не знали характера строптивой наложницы. Мерием-гёзде ехидно улыбалась, наблюдая эту картину. Она не просчиталась. Зная дерзкий нрав Айнур, Мерием именно на это и рассчитывала, надеясь, что наказание за неповиновение
– Выпороть за что? – Айнур удалось вырваться из рук служанок, и она направилась прямиком к султану.
Тот обернулся. Слуги-бостанджи, не мешкая ни секунды, перегородили ей дорогу.
– Выпороть за то, что упала? За то, что порвала ваш драгоценный наряд? Только лишь за это можно выпороть ни в чём не повинную девушку? – Айнур смотрела прямо в глаза повелителю.
Тот тоже не мог оторвать от неё глаз, просто оторопев от неслыханной дерзости.
– Али-ефенди! – сказал он уже более спокойным тоном.
– Слушаю, повелитель.
– Выпороть! – сказал султан, всё ещё не спуская глаз с прекрасной наложницы.
В эту ночь султан не мог спать, вспоминая милые черты девушки. Она первая, кто осмелился не просто посмотреть в глаза падишаха, но и ответить ему. Как ей хватило смелости, наглости? Падишах ещё и ещё раз обдумывал случившееся. Его сердце при этих мыслях учащённо билось. Сам же он испытывал неимоверное наслаждение, думая о той, чьей красотой был пленён.
… На следующее утро перед дворцом в летнем саду всё было готово к казни. Высокий широкоплечий палач в красном одеянии с устрашающим видом и с огромным топором в руках совсем не сочетался с зеленью кипарисов, колоннадой стоящих по кругу. От кипарисов исходил сладковатый манящий аромат. Но все их старания были напрасны. Разве что птицы, парящие высоко в небе и наблюдающие за всем происходящим с высоты своего полёта, чувствовали это благоухание.
Мысли же всех остальных поглотил стоящий, не шелохнувшись, наготове тот самый палач. От него исходил какой-то дьяволический запах, вызывающий дрожь по телу.
Собрались вельможи, визири и, как положено, первые лица дворца, принимающие участие во всех государственных делах. А казнь изменщицы и предательницы было чуть ли не самым важным делом, требующим обязательного присутствие всех, которые, уже опустив глаза и перешёптываясь, ждали появления султана.
И вот по вымощенной камнями дороге со стороны дворца направлялась делегация во главе с падишахом. Он выглядел достойно повелителя. Султан шёл не спеша, с высоко поднятой головой, скрестив за спиной руки. Полы его платья развевались при каждом движении. Яркое солнце освещало дорогу, и драгоценные камни на его одеждах. Так, что от их блеска слипались глаза. По правую руку от султана шёл его верный слуга Корай-паша:
– Султан идёт!
Все, расступившись, и уступая дорогу, кланялись своему господину, не поднимая глаз до тех пор, пока он, как всегда, гордой и уверенной походкой не прошёл в ограждённую со всех сторон бостанджи беседку и не занял свой трон.
Взгляд его был строгим и непоколебимым. Никто не догадывался, что душа его в это самое время разрывалась на части, а сердце обливалось слезами.
– Айнур-джарийе, понятно ли тебе, в чём тебя обвиняют? – начал зачитывать приговор Корай-паша, разворачивая аккуратными движениями свёрнутый в тубу лист, который сам же написал накануне в покоях султана.
Султан бросил взгляд на свою наложницу. Она ли это? В исхудавшей и бледной девушке, с жалким видом стоящей перед ним, с трудом можно было узнать ту, красотой которой он восхищался. Она стояла в длинном белом грязном платье, порванном в плечах. Волосы её, ставшие уже серыми, спутались, напоминая паутину.
Айнур подняла голову и посмотрела прямо в глаза падишаха, которому стало не по себе от этого взгляда. Он почувствовал, как по всему телу пробежали мурашки. Это была она…. Те же ненависть и презрение были в её взгляде.
…- Вы получили моё тело, но вам ни за что не стать властелином моего сердца, - вспомнил он слова, сказанные в его покоях, в ту ночь, когда он решил сделать её своей единственной возлюбленной – своей фавориткой.
Тогда он был готов осыпать её золотом, исполнить любое её желание.
– Чего ты хочешь? Говори!
– не в силах устоять перед её чарами, испытывающий неимоверное влечение к её красивому молодому телу, султан попытался сделать ещё одну попытку, дотронувшись до её тонкой шеи, походившей больше на лебединую.
Айнур резким движением убрала его руку и, обернувшись, посмотрела прямо в его глаза, таким же взглядом, как и теперь:
– Отпустите меня, заклинаю вас!
Падишах встал с кровати, и, надевая парчовый халат на белую шёлковую сорочку, промолвил:
– Никогда!!!
– Корай-паша! Корай-паша! – кричал он не своим голосом.
Тот же не заставил долго ждать, появившись буквально через секунду:
– Звали, мой господин?
– Увести! – бросил падишах короткий взгляд на Айнур, застывшую на краю его ложа, являющегося пределом мечтаний всех наложниц гарема.
Через минуту в покоях султан был уже в полном одиночестве.
Вот и сейчас разбившая его сердце наложница, осмелившись взглянуть ему прямо в глаза, несмотря на свой потерянный вид, выглядела победительницей в битве, которую султан проиграл. Падишах до сих пор не понимал, как он, отпустивший перед собой на колени весь мир, не мог покорить сердце заморской пленницы.
Она, казалось, насмехалась над ним в тот момент. Все сомнения покинули падишаха. Он кивнул Корай-паше, приказав начинать казнь.
Через минуту голова наложницы Айнур-джарийе уже лежала перед палачом, готовая покатиться к ногам своего господина, ожидавшего почувствовать себя, хотя бы, таким жестоким образом, победителем в этой последней битве.
О чём думала в последние минуты своей жизни неприступная Айнур-джарийе, не трудно догадаться. Но этим мечтам не суждено было сбыться, так как уже через секунду палача, державшего руку над лебединой шеей красавицы, насквозь пронзила стрела, выпущенная из рук тайного спасителя.