В объятьях олигарха
Шрифт:
— Тебе плохо, да, плохо, Витенька? — В темных очах испуг.
— Ничего не плохо. Так хорошо никогда и не было.
Заглядывала сбоку, стараясь поймать взгляд. Мне это не нравилось.
— Витя, хочешь, скажу что–то очень важное?
— Валяй.
— Трупы, кровь — все это, конечно, ужасно. Но это все позади. Главное, мы вместе. Пока мы вместе, с нами ничего не случится. Ты только поверь в это. Пожалуйста, поверь.
Мне стало стыдно. Балованная девушка, почти ребенок, утешает старого мудака, пытается вселить в него мужество.
— Уверена,
— У нас нет выбора… И потом…
— Что потом?
— Не стоит так уж все драматизировать. — Лиза говорила чуть смущенно. — Давай лучше думать, что совершаем свадебное путешествие. Я вот, например, вообще мало путешествовала и всегда об этом мечтала. Ты часто бывал за границей?
— Никогда, — ответил я гордо. — Знаешь, в чем мы с тобой, безусловно, похожи?
— В чем? Оба ненормальные?
— Мягко сказано. Мы для Патиссончика самые перспективные пациенты.
— Ох, не вспоминай о нем.
— Свадебное путешествие. Надо же такое придумать. С таким же успехом приговоренный к повешению может расценивать виселицу как спортивный снаряд для разминки.
— Брр, Витя! Как не стыдно?..
Самое удивительное, что, несмотря на качку и все прочее, мы вдруг одновременно сладко задремали. По–настоящему очнулись уже на земле. Степан Степанович помог нам спуститься (высадились на бетонной площадке, огороженной забором) и самолично на неприметной «Газели» доставил к зданию аэропорта. Здесь распрощались.
Дальше бразды правления забрала в свои руки Лиза. В зале ожидания, в меру переполненном, уселись на скамье неподалеку от окошек регистрации, прямо напротив светового табло с расписанием маршрутов. Наш рейс через два часа — и еще пятнадцать минут до встречи с человеком, который передаст документы. Мы ни о чем не разговаривали, просто сидели рядышком и глазели по сторонам. Я давненько не бывал в международных аэропортах (приходилось иногда провожать или встречать кого–то) и все было мне интересно, в первую очередь — публика. Случайных людей здесь не было, а лишь те, кто так или иначе преуспевал в жизни, плюс аэропортовская обслуга, плюс многочисленные искатели приключений, ворье, бандиты, женщины смежных профессий и еще всякая шушера помельче, которую, впрочем, трудно отличить от обычных пассажиров. Полюбовавшись этим разноголосым и многоликим букетом, я сказал, вздохнув:
— Пойду, что ли, позвоню. Сколько можно откладывать.
— Конечно, — поддержала Лиза. — Все равно это надо сделать.
Дала жетон — и из ближайшего автомата я с первой попытки дозвонился до родителей.
Мамин голос зазвучал так близко, как будто из комнаты в комнату. Ей же, вероятно, напротив, показалось, что звоню с того света, она несколько раз, не веря ушам своим, переспрашивала и окликала:
— Витя, Витя, это ты? Правда ты?!
Потом сразу передала трубку отцу, и по его суровому голосу и по ее заполошности я догадался, что старики успели похмелиться
— Если бы у тебя, сын, были свои дети, хотя до этого, судя по всему, не дойдет, ты сумел бы оценить свое поведение по достоинству.
По затейливости фразы я легко определил, на какой он стадии — стакан беленькой, не больше.
— Папа, сейчас у меня, к сожалению, нет времени, но…
— Ты хоть знаешь, что нас с матерью чуть не убили? И это при ее гипертонии.
Об этом я знал, но предпочел бы не знать. И не собирался расспрашивать. Все равно что сентиментальный преступник допытывается у своей жертвы о нюансах ее страданий.
— Как вы сейчас, папа? Здоровы более или менее?
— Здоровы? Странный вопрос. С каких пор это тебя интересует?
Я увидел, как мимо Лизы продефилировал импозантный господин в светлом летнем костюме, загорелый, с пузцом — типичный бизнесмен или чиновник среднего звена. Лицо невыразительное, но дающее понять, что его владелец не промах и сумеет отличить фальшивый доллар от настоящего. В руке опять входящий в моду коричневый министерский портфель. Чуть помешкав, господин словно нехотя развернулся и присел на скамью рядом с Лизой. Они о чем–то заговорили. Лиза улыбалась рассеянно.
— Папа, вы меня простите… Я действительно веду себя как свинья, но есть причины, поверь… При встрече все объясню.
— Зачем? Кто мы такие, чтобы объяснять? Старая рухлядь. На свалку обоих, на свалку. Так держать, сынок.
— Папа, я уезжаю в командировку… Может быть, длительную… Звоню с вокзала…
— Напрасно затруднялся. Большому кораблю большое плавание.
— Дам знать о себе буквально через несколько дней…
— Мать бы пожалел. У нее вчера за двести зашкалило. Еле коньяком отпоил.
— Господи, надо было вызвать «Скорую».
В трубке возник мамин голос, чуть пьяненький.
— Витя, Витя, ты где? Приехал бы хоть ненадолго. Мы так ждем, так ждем. Отец места себе не находит… У него бок сильно болит.
Еще секунда, подумалось, и я все брошу и помчусь к ним. Но это будет акт отчаяния и ничего больше.
— Мама, мама, подожди, послушай!.. Я вас очень люблю, очень. Слышишь меня?
— Слышу, заинька, слышу… Приезжай скорее. Пирожков с капустой настряпаю, какие ты любишь…
— Мама, здесь очередь… До свидания, до встречи. Берегите себя…
Я повесил трубку и почувствовал себя так, будто спрыгнул в пропасть, в чернильную мглу. Почки опять затрепыхались, как рыбки в аквариуме. Но длилось это недолго.
Господин уже раскланивался с Лизой, оставив портфель на скамье. Я подождал, пока он уйдет, плюхнулся на его место. Нас разделял коричневый портфель. Никто на нас вроде не смотрел.
— Все в порядке? — спросил я.
— Да. А у тебя?
— Нормально… Если паспорта и билеты в портфеле, наверное, надо достать их оттуда?