В одном лице
Шрифт:
— Если бы ты был моим парнем, и я бы честно постаралась, Билли, — сказала наконец Элейн.
Мы ехали на северо-восток, потом от Эзра-Фоллс свернули на запад — рядом с нами, к северу от дороги, текла Фейворит-Ривер. Даже в феврале, как бы ни было холодно, река никогда не замерзала полностью. Конечно, я думал о том, чтобы завести детей с Элейн, но заговаривать об этом было бесполезно; Элейн не шутила насчет голов младенцев — в ее представлении они были громадными.
Когда мы проехали по Ривер-стрит, мимо здания, когда-то бывшего публичной библиотекой Ферст-Систер — теперь в нем расположилось городское историческое общество, — Элейн
— Мы с тобой прогоняли реплики для «Бури» на той латунной кровати лет этак сто назад.
— Да, почти двадцать лет прошло, — сказал я. Я думал не о «Буре» и не о прогоне реплик с Элейн. У меня были другие воспоминания о той латунной кровати, но когда я проезжал мимо бывшей библиотеки, мне пришло в голову — спустя каких-нибудь семнадцать лет после того, как оклеветанная библиотекарша покинула город, — что мисс Фрост могла защищать в своем подвале и других молодых людей.
Но с какими еще молодыми людьми могла бы познакомиться в библиотеке мисс Фрост? Я неожиданно вспомнил, что никогда не видел там детей. Если говорить о подростках, то лишь иногда там появлялись девочки — старшеклассницы, приговоренные к учебе в школе Эзра-Фоллс. Я никогда не видел мальчиков-подростков в городской библиотеке Ферст-Систер — за исключением того вечера, когда туда зашел Том Аткинс в поисках меня.
Всем городским мальчишкам, за исключением меня, рекомендовали держаться подальше от публичной библиотеки. Конечно, никакой родитель не пожелал бы своему чаду оказаться в обществе транссексуального борца, заведовавшего библиотекой.
Неожиданно я понял, почему так поздно получил библиотечную карточку; никто из моей семьи никогда не стал бы знакомить меня с мисс Фрост. Это произошло только потому, что Ричард Эбботт предложил отвести меня в библиотеку, а никто в семье не мог возразить Ричарду — и никто не успел отклонить его внезапное и сердечное предложение. Мне удалось познакомиться с мисс Фрост только потому, что Ричард понимал, как абсурдно тринадцатилетнему мальчику в маленьком городке не иметь библиотечной карточки.
— Почти двадцать лет для меня все равно что век, Билли, — сказала мне Элейн.
«Не для меня», — попытался сказать я — и не смог. «Мне кажется, что все это было вчера!» — хотел крикнуть я, но не мог выговорить ни слова.
Увидев, что я плачу, Элейн положила руку мне на бедро.
— Прости, что вспомнила об этой латунной кровати, Билли, — сказала она. (Элейн прекрасно меня знала и понимала, что я плачу не о матери.)
Учитывая, сколько обетов молчания хранило мое семейство, просто чудо, что мне удалось избежать религиозного воспитания, однако женщины из рода Уинтропов не были религиозными. Хотя бы эта ложь миновала дедушку Гарри и меня. Что до Ричарда Эбботта и дяди Боба, я думаю, были моменты, когда жизнь с тетей Мюриэл и моей матерью напоминала религиозный ритуал — требовала не меньшей преданности, чем соблюдение поста, или, к примеру, ночных бдений (когда куда более привычно и естественно было бы спать.)
— Что все находят в этих панихидах? — спросил нас с Элейн дедушка Гарри. Первым делом мы поехали в его дом на Ривер-стрит; я наполовину ожидал, что Гарри встретит нас в виде женщины или, по крайней мере, одетым в платье бабушки Виктории, но он выглядел
Вермонт. Февраль. Никто не собирался хоронить мою мать или Мюриэл до апреля, пока не оттает земля. Я догадывался, что в похоронной конторе дедушку Гарри спросили, хочет ли он провести панихиду; вероятно, это и послужило причиной его тирады.
— Господи, да мы до весны будем сидеть над телами! — вскричал Гарри.
Никакой религиозной службы не планировалось. У дедушки Гарри был большой дом; было решено, что семья и друзья соберутся на коктейли и фуршет. Поминать разрешалось, но никакой «поминальной службы», мы с Элейн не слышали ни слова о какой-либо службе вообще. Гарри выглядел рассеянным и смущенным. Мы с Элейн согласились, что он не похож на человека, только что потерявшего обеих дочерей; скорее он походил на забывчивого старика, который никак не может найти свои очки — казалось, мысли дедушки Гарри витают где-то далеко, и это наводило на нас жуть. Мы оставили его готовиться к «вечеринке»; я не оговорился, он действительно употребил слово «вечеринка».
— Ой-ёй, — сказала Элейн, когда мы вышли из дома на Ривер-стрит.
С тех пор, как я сам учился в Фейворит-Ривер, я впервые приехал «домой» — то есть в квартиру Ричарда Эбботта в Бэнкрофт-холл — в то время, когда шли занятия в школе. Но то, какими юными выглядели ученики, больше ошарашило Элейн, чем меня.
— Не вижу никого, с кем могла бы заняться сексом хотя бы в воображении, — сказала Элейн.
По крайней мере, Бэнкрофт остался мужским общежитием; и без того было непривычно видеть всех этих девочек в кампусе. Как и большинство интернатов Новой Англии, в 1973 году академия Фейворит-Ривер ввела совместное образование. Дядя Боб больше не заведовал приемом учеников. Теперь Ракетка работал в отделе по связям с выпускниками. Не стоило труда вообразить, как добряк Боб с легкостью добивается расположения (и денег) сентиментальных выпускников академии. Боб также наловчился вставлять свои запросы в новостную колонку журнала для выпускников «Вестник Ривер». Он увлекся выслеживанием тех выпускников, которые не поддерживали связей со школой. (Дядя Боб называл свои запросы «Воплями о помощи из отдела „Куда вы подевались?“».)
Кузина Джерри заранее предупредила меня, что в результате рабочих командировок Боб «сорвался с привязи» со своим пьянством, но я считал Джерри последней выжившей женщиной из рода Уинтропов — пусть в ней этот устойчивый ген вечного недовольства и был несколько разбавлен. (Как вы помните, я всегда полагал, что репутация пьяницы, закрепившаяся за Бобом, сильно преувеличена.)
Из других новостей: вернувшись в Бэнкрофт-холл, мы с Элейн обнаружили, что Ричард Эбботт не может говорить, а мистер и миссис Хедли не разговаривают друг с другом. Прекращение коммуникации между Мартой Хедли и ее мужем не стало для меня новостью; Элейн еще давно предсказала, что у ее родителей все идет к разводу. («Никаких скандалов не будет, Билли, — они уже друг другу безразличны», — сказала мне Элейн.) А Ричард Эбботт признался мне — еще когда мама была жива, а Ричард мог говорить, — что они перестали выходить в свет с супругами Хедли.